За правое дело

В цехе, куда Илья привел Дениса, было довольно тихо. Токари еще только готовили к работе станки, подручные и ученики помогали им, смазывая и натирая до блеска потускневшие, тронутые ржавчиной части, подкатывали вагонетки, выстраивали у станков целые пирамиды заготовок, штабеля круглого, квадратного и шестигранного железа, проверяли и чинили ремни трансмиссий. А в глубине цеха, подобный поднявшемуся во весь свой могучий рост сказочному Гулливеру, возвышался над своими стальными собратьями таинственный карусельный. Маленький, рядом с гигантом, сухонький старикашка, хозяин карусельного, еще издали завидев направлявшихся к нему Басова и Дениса, поспешно отвернулся и занялся станком. Сердце Дениса упало. Вот когда вспомнил он худые толки о Зотове, и страх перед этим зловредным маленьким старикашкой мгновенно овладел им. Кузнец, заметивший робость Дениса, ласково подшлепнул его по спине.

— Ништо, парень. В нашем рабочем деле робеть негоже. Может, и поругает за что — а ты стерпи. А там, глядишь, и привыкнет. Здорово, Титыч! — зычно приветствовал он стоявшего к нему спиной старикашку.

Зотов не ответил, и только сухие жилистые руки его продолжали суетливо надраивать без того начищенные до блеска маховички и рукоятки гиганта. Кузнец, сверху вниз наблюдая затянувшуюся бестолковую возню Зотова, беспокойно пощипывал курчавую бородку, покрякивал и ждал, когда тому надоест эта умышленная возня и можно будет заговорить о деле. Так они молчали минуту, две…

— Ну ладно, после дотрешь, — не выдержал Илья зотовского упорства. — Вот привел, учеником твоим будет, — подтолкнул он вперед Дениса. — Луганова сынок, Денисом звать. Парень славный. Отец на фронт ушел, семья большая, а работников — вот он да мать… Помочь надо. Чего он там подавальщиком зашибает. Да пора… Тебе сколь годов, парень?

— Шестнадцать, — чуть слышно произнес убитый такой неласковой встречей Денис.

— Во-во, самый раз. Токарь будет!

И опять молчание. Илья придвинулся вплотную к зловредному старикашке, легко повернул его к себе:

— Ну, ты!.. Чего опять?.. Молви слово!

Денис на мгновение увидел острую, с пегими прокуренными усами, сморщенную, как от зубной боли, физиономию Зотова, брошенный поверх очков на кузнеца желчный взгляд. Богатырь, потеряв терпение, гаркнул:

— Сыч ты! Не человек ты, а ровно тот сыч глазастый, что на суку!.. Скажешь ты?!. — И тяжелая рука легла на плечо Зотова, снова крутнула его, как мальчишку.

Старикашка не оскорбился, не сбросил с плеча литую медвежью лапу и, только на миг опалив ненавистью съежившегося Дениса, опустил голову.

— Чудно. Не учитель я. Какой из меня…

— Хватит! — рявкнул Илья. — Ты мне кишки опять не мотай! Сам знаешь, не моя воля — всей партейной ячейки воля! — И уже примирительно, будто извиняясь, добавил: — Золотой мастер ты, Титыч, а нутро… поганое твое нутро. Ровно и без нутра ты, одна видимость. Шкура! Ровно и у тебя детишек не было… Ну, ну, прости, — поспешил Илья, видя, как разом сник, сгорбился Зотов. — Так бери. Жаловаться не будешь, парнишка старательный, смышленый… Бери!

Богатырь придвинул Дениса к Зотову, добродушно посмотрел на них обоих и пошел прочь, тяжело давя промасленные толстые половицы и покачивая плечами.

7

Пять дней Денис немой тенью ходил возле сердитого старикашки, так и не услышав от него ни одного слова. Пять дней шла молчаливая упорная борьба между мастером и его непрошеным учеником, борьба за нераздельное владение станком — и право учиться, за независимость — и лишний кусок хлеба. И когда Денис, следивший за каждым движением Зотова, пытался помочь ему — подать ли резец, поднять ли с полу тяжелую деталь или убрать стружку, — Зотов молча отнимал у Дениса резец и тряпку, сам цеплял лебедкой и устанавливал на станке деталь, всеми своими действиями и видом давая понять ученику, что самое лучшее, что тот может сделать для Зотова, — это оставить его в покое, уйти. Денис с отчаянием смотрел на уходившие из его рук поковки и отливки, тряпку или скребок, как на ускользающую от него последнюю надежду на свое первое за пять лет рабочее счастье…

— Чего это ты опять такой нерадостный, сыночек? С мастером не поладил? Али еще чего? — все чаще спрашивала Дениса встревоженная мать, видя его потерянный, блуждающий взгляд, опущенные, что у старика, плечи, чего прежде не наблюдала.

— Да нет, все хорошо, мама.

— А глаза пошто прячешь? Пошто книжки свои забыл?

— Устаю, мама.

— Тяжело, сынок? Может, назад воротишься?

— Что вы, мама!..

И Денис начинал рассказывать о большом и сложном станке, придумывать всякие истории, связанные с трудной учебой, пока мать, успокоенная и довольная сыном, не оставляла его в покое.