За правое дело

У одной из калиток Оля задержалась, вгляделась в прибитый над нею жестяной номер, взялась за ручку. Калитка приоткрылась, но Оля опять закрыла ее, постучала по мокрой доске ладошкой, потом кулачком, снова напомнив Денису Верочку.

— Ужасно боюсь собак, — сказала она. — Да, тебе смешно, а меня кусали. Одна так цапнула, что думала, без ноги останусь…

Но Денис улыбался вовсе не Олиной трусости, а ее сходству с Верочкой. Даже говорит так же, и слова: «ужасно боюсь», «кошмар» — Верочкины. Только Оля выглядит старше Верочки, может быть, одних лет с Денисом, и пальтишко на ней старенькое, замызганное, в каких иногда ходят девчата в затоне.

— Я не смеюсь, я просто так, — поспешил Денис успокоить девушку и первым вошел в калитку.

Оля последовала за ним, но тут же с криком бросилась вспять: в глубине двора послышался грозный собачий рык, лязганье цепи, и огромный лохматый зверь бросился та Дениса, метнувшегося в сторону. Пес, не достав Дениса, на мгновение повис в воздухе и, взбешенный сдерживающей его цепью, завертелся клубком, захлебываясь в яростном лае. Оли Марковой возле Дениса не было. Она выскочила за калитку, и Денис, теперь уже вне опасности, был доволен, что девушка не видала его, перепуганного, как последний трусишка.

— Кто там? — раздался в черноте дома мужской старческий голос.

— Мы!.. — едва отозвался Денис, все еще скованный страхом.

— Кто — мы? Кого надо? Цыц! — прикрикнул он на еще более осатаневшего пса.

Денис не знал, как лучше назвать себя.

— А вы идите сюда, дяденька, мы вам скажем.

— Охота была. Проваливай, откель пришел, малый. Самим жрать неча.

— Мы не за милостыней, мы только вас перепишем.

— И писать неча, записаны. Утресь приходи, какая на ночь перепись. Иди, иди, а то кобеля спущу, он вас всех перепишет.

— А вы не стращайте, — не сдавался Денис. — Покусает — отвечать будете! Культармейцы мы. Из комсомольского горкома!

Несколько секунд длилось тяжелое молчание, и только пес продолжал лезть из кожи, выслуживаясь перед незримо присутствующим хозяином.

— Ладно, идите, что ль, — недовольно проворчал голос. — Сейчас кобеля уберу только.

Из темноты выплыла белая сгорбленная фигура, заполоскала на холодном ветру рукавами, увела пса. Затем опять приблизилась к Денису, сверху вниз бесцеремонно вгляделась в него, продрогшего до костей в мокром ватнике.

— Ты, что ли, комсомолия?

— Я, дедушка. — Денис разглядел в ночи старческое лицо хозяина, иссеченное глубокими морщинами. — Оля! — позвал он Маркову. — Иди, хозяева допускают!

И они снова очутились в тепле и свете. У большой русской печи возилась с ухватами и чугунками старуха. Держась за ее подол, другую ручонку запустив в рот, глазел на гостей маленький розовый ангелочек: таких Денис видел на стенах затонской церкви. Льняные кудряшки, розовое, будто перетянутое ниточками пухлое тельце, голубые, выпученные в крайнем любопытстве глаза.

— Какая прелесть! — воскликнула Оля, тоже заметившая ребенка. — Сынок или внучек?

Старик, сдвигая с кухонного стола лишнее и усаживая гостей, хмыкнул:

— Поздно нам не токмо сынков, а и внучков иметь, милая. Правнучки моей внук — вот кто будет.

— Сколько же вам лет, дедушка? — изумленная, воскликнула Оля Маркова, не поняв, шутит дед или серьезно.

— Сколько? — самодовольно переспросил тот, весело поглядев на старуху. — Молодой еще, летось вторую сотню разменял только. А вот Авдотьюшка моя нонешним летом разменивала.

— Ой! Так много? — с детской искренностью вскричала девушка.

— Живучие, — усмехнулся старик. — А вот деда моего, царство ему небесное, годов пять тому схоронили, на Бонапарту с вилами ходил, еще и раненый был не однажды. Покрепше нас был мужчина. До последнего по хозяйству работал, скотину убирал, рыбачить ходил на лодке, покудова в полынье не искупался… Помер… царство ему небесное. Зачем пришли-то? — неожиданно снова построжал он.

Денис и Оля, пораженные столь необычным рассказом, только переглянулись.

— Чего надо-то? — повторил старик, усаживаясь за стол и горбатя спину. Блеклые, с нечеткой линией роговиц, глаза его тяжело водили по молодым, раскрасневшимся на ходу лицам девушки и Дениса.

— Жителей переписываем, дедушка, — заговорила Оля Маркова, все еще находившаяся под впечатлением слышанного. — Неграмотных и малограмотных будем учить в ликбезе. Можно и на дому, — добавила она, глядя на его выгнутую колесом спину. И замолчала, словно бы устыдилась своей юности.

Молчал и старик. Тишину нарушало только постукивание ухвата да вой напомнившего о себе злого ветра. Старость и молодость, разделенные между собой неодолимой пропастью времени, словно бы заглядывали друг в друга, в мир прошлого и в мир будущего. И не было в этих взглядах ни ревности, ни черной зависти, были скорей участие и доброе любопытство.

— Как же вы не бережете себя, дедушка? — снова забыв о главном, спросила девушка.