За правое дело

Денис хорошо понимал состояние Оли Марковой, так рано лишившейся отца, которого она, как видно, очень любила. И почему-то вдруг жалко стало своего отца, где-то сражающегося на фронте. А может быть, даже раненого или…

— А мой на фронте. В Пятой армии.

— Вот как? — приятно удивилась Оля.

— И в революцию он… советскую власть защищал тоже, — неожиданно для себя хвастливо добавил Денис. И снова устыдился своего такого бахвальства: разве можно было сравнивать отца с Олиным отцом, настоящим революционером…

— А ты? — перебила его размышления девушка. — Ты где работаешь?

Денис даже обрадовался такому вопросу. Вот уж тут он может рассказать ей о своих успехах…

— На судоремонтном. В затоне, знаешь?

— Это что, завод?

— Конечно! Я там токарем работаю. На карусельном. Ты знаешь, это какой станок?..

— Я не знаю ваших станков, — безучастно вставила Оля. — Мой станок — мыловаренный чан да лопата. А я хочу быть врачом. Врач — это моя вера, моя мечта, и я борюсь за своего врача, как бы мне ни было… Ой, держи меня!..

Денис бросился поднимать Олю Маркову, шлепнувшуюся в самую лужу. Стряхивая с руки и пальто грязь, она жалко смеялась, всхлипывала и причитала:

— Какой ужас! Как же я теперь?.. Вот уж, верно, попала в лужу… Как же я покажусь дома, ведь это единственное, что у меня есть… А завтра ликбез. А мне еще так далеко ездить на фабрику. Не поеду же я в одной маминой кофте!..

8

— Где же это ты так долго, сынок? — сокрушалась мать, глядя на выхлюпанного в грязи Дениса.

— По ликбезу ходил, мама. Другие же ходят, правда? — стягивая с ног насквозь вымокшие портянки, бодро отвечал он. — Завтра опять иду.

— Это кто же тебя гоняет, сынок? Эта, что ль?

— Не гоняет, а направляет, мама.

— Не один прок? Самой неймется, других по ночам да по дворам… направляет.

— Чудно вы говорите, мама. Комсомольцы еще больше работают, а не плачут. Еще и смеются над трудностями, — вспомнил Денис веселый разговор товарища Раисы с девчатами.

— Устала я. От вашего с отцом смеху. Никитку вон еще сорванцы побили, домой ровно с войны пришел. Клашку не углядела, босую по бараку бес носил, лежит быдто уголек жаркий… Ох, господи!

Денис занялся ботинками. Синими, что у мертвеца, пальцами соскребал налипшие комья грязи, бросал в подставленную Степанидой лохань.

— А у меня подарочек будет вам. Или Анке. Товарищ Раиса ордер мне даст на обувку. Зря вы ее ругаете, мама.

Мать смолчала. Только закусила губу. И вдруг вспыхнула, кинулась помогать сыну.

— Вы что, мама?

— Ништо, так я. Хороший ты у меня, ласковый, а я… Ты прости меня, сынок… Я же тебя жалеючи…

Денис притянул к себе ее седеющую голову, поцеловал в щеку.

— Надо, мама. Девчонки слабые и те ходят. Седни одна, Олей звать, со мной по дворам ходила… Еще и ликбез ведет, на мыловаренной фабрике работает… В лужу упала, чуть не плачет: одно пальто — в чем завтра идти, не знает. Хорошо еще, если не заболела… А я что — я парень. Я тоже в комсомол хочу, мама. Все они… я не знаю какие… веселые, дружные… Я обязательно в комсомол вступлю, мама.

— Как знаешь, — глухо отозвалась мать.

На другой день Денис пришел позже, но на лице его было столько радости, что Степанида не удержалась спросить:

— Чего это, сынок, такой веселый?

— На комсомольском собрании был! Я теперь сочувствующий, меня на собрание допустили! — радостно сказал Денис.

— Эка! — разочарованно произнесла мать.

— Вот это работка! — не замечая тона матери, рассыпал восторги Денис. — Я думал, комсомольцы только ликбезами занимаются, а тут… Это настоящий боевой штаб, мама! Ребята, чуть старше меня, докладывают: в городе целую группу бандюг раскрыли! Еще и перестрелка была! Двоих комсомольцев в больницу свезли, а один, в голову раненный, на собрании рассказывал, сколько у бандюг награбленного нашли: серебра, золота — ужас! Постановили: все окраины прочесать и всю контру и воров изловить! Вот я уже дома, а они только пошли… Ты о чем думаешь, мама?

— Вырос-то ты как, сынок.

Денис осекся, уныло упрекнул:

— Эх, мама, не интересуетесь вы ничуть нашим делом!

Долгое время мать не корила сына за ночные хождения и только все чаще, выслушивая горячие, счастливые рассказы сына о комсомольцах, их опасных и трудных делах, находила в нем все новые перемены: боек не в меру стал, минуты спокойно не посидит на месте, похудел — вон как скулы-то заострились! — во сне вздрагивает, ворочается, а то и зовет кого-то.

А однажды, придя с работы и наскоро похлебав пустых щей, Денис объявил матери:

— Седни не ждите, мама, в облаву иду. Товарищ Раиса и весь горком с нами, воров ловить…

— Не пущу! — вскричала та. И как когда-то в Савелия, вцепилась в него обеими сильными, что у доброго мужика, руками.

— Мама… мама… — нежно повторял тот. — Ну зачем вы так убиваетесь…

— Не пущу! Не пущу, родненький!..

— Пустите, мама. Ну ничего со мной не поделается. Я же не бандюг ловить, мне даже револьвера не дали… Я сирот маленьких, которые по кочегаркам да чердакам прячутся… Пустите, мама!