За правое дело

Тяжесть на душе Дениса, навеянная злым предчувствием, спала. И старик был явно чем-то взволнован и, суетясь, без конца перекладывал со стула на стул какие-то вещи. Денис был уже убежден, что с Зотовым ничего страшного не случилось. Разве еще больше сдал с лица, так и раньше он был не лучше.

— Помру я скоро, сынок, — твердо, как уже давно решенное, вдруг произнес Зотов.

Денис так и подскочил на стуле.

— Помру, сынок, это точно. Смерть — она давно за мной ходит, а ноне во сне видал: «Иду, говорит, за тобой самолично. Не на этой, так на той недельке приду, так уж готовься». — Титыч говорил спокойно, даже слишком спокойно, словно речь шла не о его скорой смерти, а о чем-то загаданном и пустячном.

Откашлявшись, но все еще потирая впалую грудь, Зотов продолжал:

— Был у меня сынок, вроде с тобой схожий, да бог прибрал. Так я тебе, милый, как сыну, тайну мою скажу. От дедов моих тайна эта, и ты сбереги ее, сынок, она тебе еще не раз пригодится. Пущай другие зарятся, тайну твою пытают — молчи. Она карман не тянет, а почет и достаток тебе завсегда принесет. А теперь пошли, покуда мы одни в доме, тайну свою покажу. Не хочу я при бабах говорить, не ихнее это дело.

Зотов с трудом поднялся со стула, выпрямился и зашлепал мягкими туфлями, направился в смежную комнату, поманив за собой завороженного Дениса.

В небольшой, забитой утварью комнатушке было сумрачно и пахло какой-то гнилью. Солнечный свет едва просачивался сквозь полотняную на единственном окне штору. На освобожденном наполовину от всякого хлама столе было несколько маленьких керамических горшочков и подобие небольшой, тоже выложенной изнутри керамикой печки. Длинная резиновая трубка спускалась от загадочного прибора к полу.

— Вот здесь я родился, сынок, и помру. А вот и моя техника. — Он любовно провел старческой рукой по прибору. — Нехитрая штука, а поди узнай. Помнишь, тебе про рыбу сказывал?..

Зотов снова откашлялся, воззрился на слушавшего его с разинутым ртом Дениса, лукаво подмигнул.

— Вот и моя приманка проста, сынок. Все возле нее каждый день ходят, глазами видят, руками трогают, а резцов лучше моих — ни у кого нету. И металл тот же, и камень на заточку один для всех, а плепорция и подход — разный. А всему этому голова — господин уголь. Кажись бы, что — уголь? На пальцах его потер — и пыль. А с умением к нему, с особым подходом — он тебе и графит и алмаз. Химия! Люди еще когда примечали, что ежели чугун растопить да в холодную воду капать — он крепче любой стали становится, а хрупкий. А ежели эти капельки еще на сковороде жарить да опять в воду — алмазные крупицы в ем будут, во как! А чтобы эту химию в резцах применить — не дошли. А вот прадед мой натолкнулся. Чудно!

Старик поманил к себе изумленного Дениса, указал ему на один из горшочков, плутовато спросил:

— А ну-ка, скажи, милок, что есть в ем?

Денис взял в руки горшочек, оказавшийся очень тяжелым, заглянул вовнутрь. Темная, сизоватая, застывшая масса металла.

— Свинец.

— Он, точно, — обрадовался догадливости ученика Зотов. — А в этой печечке уголек, видишь? Воздух насосиком накачаю, уголек разожгу — тигелек на него поставлю. Вот так… — Он отнял у Дениса горшочек, поставил его на холодные угли. Потом порылся в столе, достал из ящика знакомые Денису резцовые чудо-напайки, металлические щипцы, положил все перед Денисом. — Мой быстрорез дюже крепкий, а на чугуне, на отбелинах, когда и крошится малость. А потому, что крепости в ем шибко много, а силы нет, мало силы. Понял ли?

— Понял, — чуть слышно ответил Денис, потрясенный услышанным и не понимая, какая связь между этим свинцом и тайной твердого сплава.

— Чудно. Оно конечно, нагреть да на воздухе отпустить — мягче будет. Опять же твердость уже не та. Тут надо мерку поймать: как нагреть, как охладить, понял? Над этим делом сколь спецов маялось: и в воде, и в масле остужать пытали — а все не впрок: то недобор, то перебор. Так на глазок и делают. А вот в свинце не пытали. А ларчик простой: нагрей напайку добела, а свинец на четыреста градусов — и суй напайку в свинец. Так три раза. Верно, выходит, говорят: бог троицу любит. И резец будет — лучше не надо. Понял ли?

— Понял, дядя Федя.

— А не все. Ежели под лупой на жало резца глядеть — очень оно неровное видится. Ну что тебе пила. Оно и крошиться будет. Так на этот счет еще средство: паста. Ты ее видел, в руках держал — тоже вещица немудрая, а как делать ее — никто в заводе не знает, хотя и воровали ее у меня не однажды. А теперь к делу. Покажу тебе, как я свой быстрорез и пасту делаю, а ты примечай и в памяти держи крепко. Запоминай, значит, а не пиши — в голове твоей никто тайны твоей не прочтет, не выкрадет, так-то.