За правое дело

Денис невольно вспомнил блондина, насупился: давно ли она расхваливала способности Михаила, а теперь… Но это только мгновение. Маленькая Олина рука сжимала его большие грубые пальцы, а ее голос шептал ему:

— Как хорошо, правда? Счастливчики! Нас так торжественно не принимали.

— В комсомол?

— Ну конечно! Смотри, смотри… третья справа, с косичками… Кажется, вот-вот лопнет от счастья. Какая она вся кругленькая, как есть матрешка!

Денис смотрел на каждого выходившего на помост и пристраивавшегося к шеренге, а его фантазия рисовала ему самого себя. Вот они с Олей Марковой выходят на сцену, их поздравляет секретарь… Нет, лучше товарищ Раиса… Они с Олей только что оба вернулись с задания, доложили о его выполнении… Правда, у него, Дениса, забинтована голова — пуля врага содрала кожу, — но это чепуха…

— Товарищи комсомольцы! — начал звонким мальчишеским голосом чернявый секретарь. — Сегодня у нас большой праздник: мы принимаем в свои ряды новых друзей, товарищей… — И он стал зачитывать список.

— Вот это уже зря. Казенно! — надулась Оля. — Ну хоть бы что-нибудь о них сказать, а то сразу…

— Конечно! — поддержал Денис, не видя, однако, ничего казенного в перекличке.

— А вообще все очень здорово, правда? И оркестр, и народу вон сколько… Здорово, правда?

— Очень!

— У вас на заводе есть уже комсомольцы?

— Нет.

— Значит, ты будешь первым! — довольно громко сказала Оля. Так, что на нее даже зашикали. — Хочешь, я напишу рекомендацию?

— Это правда?! — чуть не вскричал Денис. И устыдился своей радости: ведь он так и не извинился перед Олей, а она ему рекомендацию…

— Конечно! Ты же хороший парень, рабочий от станка…

Громкие звуки туша не дали досказать Оле. Под гром оркестра и аплодисментов всего зала секретарь подошел к первому в шеренге высокому парню и, вручая билет, долго и сильно тряс руку. Парень сиял, как именинник, сверху вниз влюбленно лыбился маленькому, рядом с ним, секретарю. Когда очередь дошла до толстушки с косичками, Оля снова не удержалась от восклицания:

— Бедняжка, она так счастлива, что вот-вот заплачет!

Зал аплодировал, беспрерывно гремел духовой оркестр, звучали имена новых комсомольцев. Потом снова говорил секретарь. Рассказывал о боевых делах комсомольцев в городе и на фронте, в деревнях и селах губернии, где велась жестокая борьба за хлеб, за каждую десятину земли, отнятой у помещиков, и зал жадно ловил каждое его слово.

И снова разразился аплодисментами, когда секретарь объявил:

— Слово для сообщения о международной и военной обстановке имеет председатель Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов товарищ Антонов!

И уступил место высокому худощавому человеку в пенсне.

— Товарищи комсомольцы! — заговорил тот негромким, но приподнятым голосом. — Только что получена телеграмма из Москвы: наша Пятая Красная Армия под командованием товарища Фрунзе разбила передовые части Колчака под Самарой и гонит его дальше!

Несколько секунд в зале было тихо. И вдруг буря оваций взломала тишину, выплеснулась в открытые двери и окна, взметнулась под высокие своды зала. Денис, покрывая ликующий рев многих десятков глоток, прокричал Оле:

— Там отец мой, батя мой там воюет!

Вместе со всеми хлопал в ладоши и товарищ Антонов. Стоя за столом, неистово аплодировала товарищ Раиса, и секретарь, и военные музыканты.

— Но это еще не все, товарищи. Наша Вторая Красная Армия выбила врага из Перми… — продолжил было товарищ Антонов, когда рукоплескания и крики несколько стихли, но новый взрыв радости не дал ему говорить. Оркестр взмахнул трубами, заиграл туш, вызвав еще больший восторг собравшихся. Казалось, это было первой, но щедрой наградой измученным и голодным людям, день и ночь отдававшим себя труду и опасностям, самоотверженно и смело идущим на смерть и лишения во имя далекого, незнакомого, но светлого будущего.

11

Было уже далеко за полночь, когда Денис и Оля покинули опустевший горком и вместе с другими парнями и девушками направились полутемной улицей к центру. В голове все еще гремели овации и голоса ораторов, звучали вальсы и краковяки, огневые, зовущие слова «Интернационала». Смеялся Денис. Смеялась Оля. Смеялись каждому редкому огоньку в окнах, каждой колдобине или кочке. Оля дурачилась. Толкала Дениса в сугроб, сбивала с шага, а то вдруг убегала вперед, звонко, на всю улицу хохоча и увертываясь от его потешно раскинутых рук, швыряла в его разгоряченное лицо снегом. И снова шли рядом, рука в руке, полные задора, энергии, радужных чувств.

— Ой, Деня, какой ты был смешной в вальсе! Я думала, ты мне все ноги отдавишь. Разве это так трудно? Вот смотри: раз, два, три… раз, два, три…

— Легко, когда можешь. А вот ты кинь камень… вот так! — показал он.

Оля смешно замахнулась рукой за спину, неловко бросила льдинку. Денис хохотал.

— Видишь, а ты и этого не умеешь!

…У дома Марковых они стояли, каждый не решаясь сделать первого шага.

— Знаешь, я бы хотела исполнить что-нибудь такое, такое… я не знаю, как выразиться… большое, важное для всех, чтобы когда-нибудь обо мне вспомнили люди. Мне сегодня так хочется это сделать! Смешно, правда?