За правое дело

Безглазая морозная ночь подстегивала, обжигала ледяным ветром без того продрогших за ночь ребят в плохонькой одежонке, то и дело натыкавшихся на невидимые предметы. А человек в стеганой куртке и чесанках — старший группы, обертываясь и пряча лицо от ветра, пояснял:

— Хотя операцию проводит чека, называть себя бригадой милиции — бригадмилом. В лишние разговоры не вступать…

Но вот откололся один отряд, свернули в стороны второй, третий. Отряд судоремонтного пересек освещенную редкими фонарями улицу, вышел на вытоптанную, замусоренную площадь Митрофаньевского базара и уперся в большое серое здание Крытого рынка.

— Здесь! — тихо сказал старший сбившимся возле него в кучу ребятам. — Начнем с котельной, беспризорников пошукаем. Но чтобы тихо! Вспугнем — ни одного-не поймаем.

— Там же тепло, братцы! Вот погреемся! — весело отозвались в отряде.

— Еще мучки бы — лепешек спекли!

— Тихо, сказано! — шикнул на ребят стоявший возле Дениса Иван Санин.

— Прекратить разговоры! — оборвал старший. — За мной!

Пройдя всего несколько десятков шагов, отряд натолкнулся на огромную кучу угля. Там, где уголь примыкал, скатываясь, к стене, просачивался яркий луч света. Дохнуло теплом. Значит, и вход в подвал был где-то близко. Но не успели отрядовцы начать поиск, как; оглушительно в тишине щелкнул железный засов, распахнулась невидимая до того дверца и в освещенном изнутри прямоугольнике вычернился силуэт кочегара. Опершись на лопату, он жадно вдыхал чистый морозный воздух и, казалось, вовсе не удивился стоящим перед ним вооруженным людям, застывшим от неожиданности. И вдруг лицо его исказил ужас. Кочегар инстинктивно прижал к груди совковую лопату, попятился, но старший удержал его за руку:

— Тихо! Милиция!

И приказал ему вести отряд вниз, в котельную.

Ослепительный электрический свет ударил в глаза, и желанное, живительное тепло кочегарки опахнуло скованные морозом лица ребят. Громадные, дышащие жаром котлы занимали одну ее сторону, другую — кучи угля, сваленные к стене трубы, обломки ящиков, досок, инструменты. Два кочегара в серых от угольной пыли и пота нательных рубахах забрасывали в раскаленные топки уголь. Завидев товарища и следовавших за ним неизвестных, оба захлопнули чугунные дверцы, с любопытством уставились на пришельцев.

— Это кого еще бог послал, Яшка?

В тот же миг из-за котла высунулась чумазая детская рожица, блеснула на незнакомцев белками глаз и скрылась. От угольной кучи лоскутным клубом юркнул за котлы еще один оборванец.

— Полундра! Легаши, братцы!

Вспугнутой воробьиной стаей заметались по углам рваные бешметы, женские платки, армяки, ватники. Отрядовцы с кошачьим азартом ловили их, ускользающих из-под ног, хватали за лопавшиеся с треском лохмотья. Беспризорники дико орали, кусались, рвались из рук, но везде натыкались на неумолимых преследователей, пока, обессилевшие, отчаявшись уйти от погони, не сбились в одну пеструю кучу — на милость победителей.

Жалкое зрелище предстало глазам отрезвевших от веселого угара бригадмильцев. Дети разных возрастов, но одной судьбы, дети нищеты и голода, порожденных властью капитала и удвоенных контрреволюцией, одичавшие, не помнящие родительской ласки, смотрели на них, здоровых и сытых молодых парней, как на своих мучителей, злыми, враждебными, покорными и завистливыми глазами. И ни в одном взгляде ни надежды, ни доверия к людям. Так продолжалось минуту, две, может быть, больше. И кто знает, возможно, каждый из отрядовцев, читая на лицах ребят это неверие, устыдился собственного благополучия, ощутил в себе угрызения совести, почувствовал себя виноватым перед этими маленькими жалкими существами, отдававшими себя на суд людям.

Среди двух-трех десятков мальчишек Денис различил и двух девочек. Может быть, их было больше, но слишком уж они походили на всех остальных, одинаково перепачканы были их лица и несуразны лохмотья одежд. Денис представил на миг на их месте маленьких Анку и Клашку — и содрогнулся.

Такого ему видеть еще не доводилась. Даже старший отряда, видавший виды чекист, окаменел перед этими несчастными, живым воплощением истерзанного, искалеченного детства.

— Вот это компания! — громко пошутил Иван Санин. — А мамзели зачем? Как думаешь, зачем пацанам мамзели, а? — озорно подтолкнул он Дениса.

— Ну ты, веселый! — осадил его очнувшийся от дум старший.

И несколько лиц, недобрых, насупленных, одновременно повернулись к Санину.

— Протокол будете составлять? — тихо спросил, подойдя к старшему, кочегар, тот, что привел отряд в котельную.

Чекист посмотрел на кочегара, на его двух товарищей, стоящих поодаль, не сразу ответил:

— Да нет, не будем, товарищ.

— Спасибо вам. А с ними как? — спросил тот, помедлив.

Старший посмотрел на беспризорников, повернулся к отряду.

— Кто тут лепешками интересовался? Троих оставляю. Но гляди: утром всех по счету приму!

4