За правое дело

— Да ты с ума сошел! А как же мать? Дети?.. Ты подумал, на кого ты их оставляешь? Нет, это невозможно!.. Денис, ты эгоист, ты… я не знаю…

— А ты разве мать не оставляешь?

— Вот сравнил! А как же завод? Как же твой карусельный? Ты об этом подумал? Ведь это же дезертирство!..

— Я хочу на фронт, Оля, — повторил он упрямо, довольный таким горячим и дружеским протестом Оли Марковой. Значит, она жалеет его, значит, она настоящий друг — ведь он, Денис, тоже испугался за нее, когда узнал об ее уходе. А что не сказала ему сама — так это тоже жалеючи. Он, Денис, тоже, наверное, не сказал бы ей сразу, а может быть, и совсем не сказал бы, а написал ей потом… оттуда…

— Ты мне не нравишься такой, Деня, — говорила между тем Оля Маркова, и в голосе ее действительно звучали осуждение и недовольство его геройством. — Я тебе не для того писала рекомендацию, чтобы ты выкинул бог знает что…

— Рекомендацию? В комсомол?.. — не веря своим ушам, воскликнул Денис, вспомнив, что и товарищ Раиса заикалась об этом.

— Конечно! А ты вон что… Пойми, фронту нужны умелые, сильные люди, а ты еще совсем мальчик… Ты и стрелять, наверное, не умеешь… А на заводе ты, говорят, лучший токарь… Ты подумал об этом, Деня? Другое дело — я. Меня комсомол рекомендовал, мама меня благословила на это, я еще летом курсы на санитарок прошла… Неужели ты такой же самовлюбленный эгоист, как Миша?.. И молчи, не спорь, пожалуйста. Если хочешь со мной дружить. А завтра пойдешь в военкомат и вернешь предписание. Тебя не заставят даже краснеть, ты же еще малыш, Деня!

Но последнее Оля сказала с такой нежностью, что у Дениса не повернулся язык, чтобы возразить. Ну что ж, пусть думает, что он сдался, а встретятся они уже в части. Отступать он, Денис, не будет, даже если придется еще воевать с матерью. Вот кого ему будет жалко и трудно убедить — это мать…

— Ну, что же ты молчишь?

— Я хочу дружить с тобой, Оля.

— Вот и отлично! — обрадовалась та. — А теперь скажу тебе по секрету: на бюро твое заявление в комсомол обсудили и… Деня, ты не представляешь, как я рада за тебя! Я верю, что ты будешь замечательным комсомольцем!

— Меня приняли?!..

— Чудак! Как же без тебя? Принимать тебя будут завтра. Принимать, Деня! — И она изо всех сил сжала его большую, изъеденную эмульсиями и стружками руку.

— А все-таки мне очень жаль маму, — грустно сказала Оля, когда они вместе со всеми направились в залу. — Она делает вид, что согласна со мной, что мне нужно быть там, а в каждом слове ее, в каждом, кажется, спокойном ее взгляде я угадываю ужасный протест. Я даже не представляю, как бы я сама была матерью. Наверное, это очень ответственно. Фу, казенно!.. очень, очень тяжело быть матерью. Я, кажется, не смогла бы… я очень огрубела ко всему, Деня… Очень огрубела, — повторила она с такой горечью, что Денис даже жалостливо посмотрел на нее.

И в самом деле, ясные, чистые серые глаза Оли увлажнились, захлопали длинными ресницами — совсем девочка! И она еще называет его «малыш», жалеет его, как маменькина сынка, учит, что хорошо, что плохо. Как было бы хорошо оказаться с ней в одной части. Воевать, рисковать жизнью, а потом встретиться и рассказать друг другу обо всем, что каждому из них пришлось пережить…

— Оля, — вдруг вспомнил Денис о главном, — ты не скажешь товарищу Раисе о том, что я…

— Выкинул номер? — подхватила Оля Маркова. — Но ведь я тоже считаю себя твоим другом, Деня, правда?

9

Только дома Денис по-настоящему ощутил огромную, невыносимую тяжесть предстоящего неизбежного объяснения с матерью, тяжесть, которая хотя и до этого угнетала его, не давала ему покоя, но далеко не с той силой, как теперь, когда он услышал обычный тревожный вопрос и виновато посмотрел на изможденное, прочеркнутое густыми морщинками иконообразное лицо, самое лучшее лицо в мире!

На этот раз мать не бранила его за ночное хождение, не напоминала о резцах, не попрекала куском хлеба. Напротив, в ее усталых глазах он прочел раскаяние, боль за ее вчерашний выпад. Но лучше бы она и сейчас напустилась на него за поздний приход, за то, что он совсем не думает о семье, о своих младшеньких, что его заработка не стало хватать даже на овощи, а он дарит людям свое богатство, даже не получив за него куска сала. «Наверное, это очень, очень тяжело быть матерью…»

— Прости, сынуля, бес попутал меня вечор с этим хлебом… Прости ты меня, заради бога!..

Она кинулась к нему, ловила его ускользающие руки, целовала холодные щеки, лоб, губы, а он не мог ни утешить ее, ни даже шевельнуть пальцем.

В эту ночь Денис так и не смог сказать ей о своем «главном».

10

— Ты что же, на войну собрался, братец? Якши! Армии нужна помощь. Вон и Деникин, на твое счастье, объявился, будет тебе кому задницу драть. Да и тебе бы тоже посечь ее не мешало… Только что же ты со мной не посоветовался, как лучше буржуев бить? Это уж не якши, это уже обман, братец.