За стеной

Я улыбнулась ему в ответ и направилась в сторону когда-то невероятно красивой столовой. Дорогу мне показывать не надо было. Я ещё с детства знала, сколько от этой двери до неё шагов. Ровно пятнадцать.

Глава 5

Регина

1990

Очень удобно сидеть на этом старом потёртом диване, спрятавшись под лестницей. Сюда никто никогда не заходит. Это место выглядит практически как чулан. Душный, пахнущий сыростью и абсолютно безлюдный. Но он отталкивает только на первый взгляд. На деле же это превосходное место, чтобы побыть наедине с собой, собраться с мыслями. В этом вся суть жизни в поселении – ты никогда не бываешь один. В основном это не очень-то мешает. Даже наоборот, чаще помогает. Но бывают такие дни, когда воздуха вокруг становится будто бы мало. И его совсем не хочется с кем-то делить. Тогда-то мне и приходит на выручку этот старый дырявый диван. Мне на нём с детства хорошо думается.

Вот живёшь ты в обществе. В обществе крайне разнообразном. Пытаешься ладить со своим окружением, в чём-то помогать, где-то уступать. И всё вроде бы хорошо. А потом бац-и вокруг тебя взрыв. И тебе сразу тесно. И ты опоясан всеобщими взглядами и перешёптываниями неодобрения. А в чём ты виноват? Всего лишь в том, что имеешь своё мнение.

Вот она, правда жизни: тебя любят столь долго, сколь ты готов соглашаться. Как только посмел проявить на что-то взгляд под углом наклона – изволь пожинать плоды. Ты прям-таки всех шокируешь.

А если ты при всём при этом дерзнул испытывать счастье – то совсем труба. На тебе ярлык, крест, печать. Или что там ещё обычно вешают на особо неугодных.

При Павле, конечно, все молчат. В рот заглядывают. Улыбаются. Разве что поклоны не бьют. Лицемеры паршивые. Не все, конечно. Но всё равно тошно. Стоит же мне одной где-нибудь очутиться, то впору обвешаться булавками от дурного глаза. Так бабушка часто делает. Я раньше шутила над ней. А теперь думаю: может, правда, булавочку позаимствовать? От разговоров не спасёт, так хоть уколет побольнее.

Посижу здесь, пока у нас время самоподготовки. Не пойду в библиотеку. Мне просто не хватит энергии быть среди людей. Я и на рваном диване вполне продуктивно займусь своими делами.

Достала тетрадь. Люблю записывать всё, что приходит в голову. Надеюсь, что однажды из этого получится что-то дельное. Читать свои заметки я никому не даю. А сама я слишком никчёмный критик, чтобы оценить тексты адекватно. Так что это скорее дурная привычка, чем что-то полезное.

Раскрыв чистый лист, я уже хотела было приступить к записям. Но тут с другой стороны лестницы послышался шорох.

Кого там несёт? Надеюсь, не ту отвратительную стайку лис, то ли нюхающих, то ли курящих какой-то жуткий смрад. Меня стошнит даже от намёка на их продукты потребления.

– Вот ты где! А мы тебя повсюду ищем. Даже немного стали волноваться.

Это под лестницей показался силуэт Сокола. А через мгновение и сам Сокол, улыбающийся во все тридцать два. Но его улыбка тут же поникла.

–Ты чего, волчонок? Обидел кто?

Волчонком он меня называет ещё с детских времён. Я тогда часто пряталась под лестницей на этом диване. Плакала над плохими оценками, несовершенствами внешности или просто скрывалась от дразнящихся мальчишек. Собственно, Сокол был одним из них. Однажды проследив за мной и обнаружив это укромное место, он не стал меня выдавать. А порой даже приходил поддержать.

–Нет. Просто решила собраться с мыслями, – уклончиво ответила я. Не жаловаться же в самом деле, что меня все обижают. Смех да и только.

–И записать их? – Сокол кивком указал на тетрадь. – Когда ты уже дашь что-нибудь прочесть?

–Там нечего читать, – пожала я плечами и быстро закрыла тетрадь, собираясь сунуть её в сумку. Карандаш выпал из рук и закатился под диван. Вот растяпа!

Сокол тут же встал на колени и засунул руку под низ дивана в поисках сбежавшего карандаша. Я сразу подумала, что наш заводила таким образом собрал на одежду всю пыль, десятилетиями скапливающуюся вокруг.

И, действительно, поднявшись, он сразу же стал отряхивать брюки, покрытые серым слоем пыли.

–Так и не отучилась грызть карандаши, – Сокол протянул мне находку.

Кончики всех моих пишущих принадлежностей, и правда, всегда были погрызены. Это у меня с детства. Задумавшись на уроке над каким-то заданием, я начинала грызть ручки и карандаши. Волчонок вырос, но более утончённым, как видно, не стал.

–И как, собрала их?

–Кого? – не поняла я.

–Мысли. Во что они хоть собрались-то? Или их пересобирать теперь придётся? – ухмыльнулся Сокол и плюхнулся рядом со мной на диван, отчего тот недовольно скрипнул.

–Не издевайся!

–А я, Волчонок, не издеваюсь. Давно привык, что твои мысли, как грибы. Их собирать надо только после дождя. В твоём случае солёного.

–Зануда.

Мне захотелось хоть чуть-чуть задеть Сокола. А то сидит тут такой всё понимающий и видящий мои мокрые глаза. То же мне, сэнсэй. У Мормагона что ли этого нахватался?

– Это я-то зануда? Из нас двоих ты что-то непонятное строчишь в своих тетрадках. То ли стихи, то ли проклятия…

–За проклятиями обращайся к Колдуну, – съязвила я.