За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Эти поспешные меры, предпринятые Москвой после 1931 года, предшествовали созданию более надежных защитных позиций на советском пограничье, которые получат название «укрепленные районы». Борзинский и даурский укрепленные районы были созданы для защиты пограничья, прикрытия стратегического развертывания военных сил и защиты Борзи и Карымского – важных железнодорожных узлов вдоль Забайкальской железнодорожной магистрали. Эти укрепления были оборудованы различными установками, например противотанковыми заграждениями, артиллерийскими огневыми точками, траншеями, укрытиями на случай газовой атаки и обеспечены запасами военной техники. Оборонительные укрепления пяти основных районов защиты были расположены не прямо вдоль линии границы, а на стратегических позициях. На западном участке границы в Маньчжоу-го, например, военные выбрали правый берег реки Борзя на расстоянии более сотни километров к западу от ст. Маньчжурия. Строительный батальон в 1939–1940 годах воздвиг вторую линию укреплений ближе к границе. Новые сооружения у гарнизонного городка Даурия были построены в ответ на столкновения на границе у озера Хасан (1938) и на Халхин-Голе (1939), которые будут рассмотрены далее в этой главе. Длиной примерно в шестьдесят пять километров и до пяти километров в ширину эта линия обороны простиралась от Абагайтуя до степных сопок на запад от Даурии[539]. Сотни акров колхозных земель в аргунском пограничье были переданы Забайкальскому военному округу под новые аэродромы и другие военные объекты[540].

Развертывание войск преобразило пограничье не только в смысле усиления его военных возможностей. Тысячи солдат, базировавшихся в непосредственной близости от границы, стали основной движущей силой в этом слабозаселенном и экономически отсталом регионе. Когда немецкий журналист Вольфганг Зорге проехал на поезде Даурию, основную советскую военную базу у границы с Китаем, он увидел, что это был «город с мощеными улицами, с примерно 50 массивными каменными казармами, несколькими усадьбами и множеством мазанок»[541]. Один только масштаб этих новых военных баз изменил экономическую, этническую, социальную и культурную природу пограничья.

Японские позиции в Хулун-Буире оставались относительно слабыми. Население до приобретения советской железнодорожной концессии в 1935 году насчитывало только сорок три тысячи человек[542]. Численность японцев в Хайларе, как сообщалось, возросла за два года, последовавших за оккупацией в декабре 1932 года, с трехсот до полутора тысяч[543]. Хайлар превратился в штаб единственной дивизии к западу от Большого Хингана. Однако в последующие годы армия укрепила гарнизон, а сам город стал крепостью, в которой к 1939 году дислоцировался один из восьми гарнизонов Квантунской пограничной армии[544]. Укрепленные военные зоны Маньчжоу-го в некоторой степени были похожи на советские. Одна располагалась на реке Амур между Хэйхэ и Фуюанью, другая – на восточном участке в окрестностях Суйфэньхэ. Третья – наиболее значимая – была создана в хайларско-маньчжурском районе.

Подобно советским запретам на перемещение в укрепленных районах, Маньчжоу-го строго ограничил доступ в эти зоны. Согласно донесениям американского консула в Харбине, их было запрещено инспектировать, а также фотографировать и делать зарисовки. Более того, пассажирам поездов, проезжавших между ст. Маньчжурия и Хайларом, нельзя было смотреть в окна, а для осуществления этого запрета окна вагонов зашторивались. Власти Чанчуня (Синьцзиня) и Токио опасались саботажа, поэтому в этих зонах они ограничили доступ китайцев к японским военным сооружениям. Таким образом, милитаризация сделала эти пограничные территории еще более недоступными. Защита обеспечивалась не только на земле – Квантунская армия объявила территорию почти всего Хулун-Буира бесполетной зоной[545].

Множество инфраструктурных проектов в пограничном регионе были неотъемлемой частью усилий двух держав по укреплению своих стратегических позиций. До 1931 года какая-либо другая транспортная инфраструктура или сигнальная связь, помимо железной дороги, попросту отсутствовала. В марте 1932 года Турар Рыскулович Рыскулов, заместитель председателя Совета народных комиссаров РСФСР, жаловался на плохое состояние дальневосточных границ: «Никаких дорог вдоль границы, а также и мостов через реки не имеется, а в связи с этим нередки случаи гибели пограничников во время спешных переправ, что также вынуждает делать большие обходы, затрудняя правильную работу сторожевых нарядов и поддержание связи между погранзаставами». Среди основных статей расходов, перечисленных в Трехлетнем плане развития региона, было строительство мостов, покупка барж и патрульных лодок, прокладка дорог, расчистка патрульных путей и очистка четырехметровой пограничной полосы от леса. Однако из-за отсутствия финансирования эти планы часто срывались[546].