За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Вслед за кровопролитными столкновениями на границе, которые будут нами вскоре рассмотрены, в конце 1930-х годов Япония и Советский Союз усилили разведывательную деятельность. В период между январем и сентябрем 1939 года советские секретные службы выявили 108 случаев незаконного пересечения границы в Читинском пограничном районе. Только двое пытались проникнуть в Маньчжоу-го, а оставшиеся 106 человек направлялись в Советский Союз. Треть из них была определена как шпионы. Эта цифра, по сравнению с данными начала 1930-х годов, кажется удивительно низкой. Однако для советской контрразведки это стало поводом для серьезного беспокойства, так как японцев подозревали не только «в усиленной деятельности по созданию плацдарма в Северной Маньчжурии для удара в будущем на Забайкальском направлении, но и в расширении органов разведки, работающих на Забайкалье»[566].

Белые эмигранты Маньчжурии в связи с их идеологическими убеждениями и этническим происхождением, возможно, были для японцев наиболее ценными агентами. Эмигранты знали язык, культуру и пограничную советскую территорию[567]. Потенциальные шпионы обычно рекрутировались японскими военными миссиями в Хайларе, Маньчжурии и Драгоценке, а также в отделениях Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ) в этих населенных пунктах[568]. После обучения эмигранты отправлялись в Советский Союз. Несмотря на культурное происхождение, те, кому удавалось проникнуть на советскую территорию, часто сталкивались с многочисленными препятствиями: документы, удостоверяющие личность, внешний вид и советский новояз. Предполагалось, что после сбора информации все они вернутся, но сделали это немногие. Некоторые были арестованы или, поддавшись угрозам и подкупу, стали контрагентами. Нередки были случаи, когда разоблаченные агенты задерживались на какое-то время в пограничных зонах и отправляли по возвращении ложные донесения, утверждая, что выполнили миссию успешно[569]. Обе стороны опасались того, что их разведчики окажутся двойными агентами. Советские власти успешно руководили деятельностью контрразведывательных отрядов и фиктивных антисоветских групп, которые сотрудничали с японской разведкой[570].

Не каждый нарушитель границы работал на госорганы. Уже не пастухи, перегоняющие свои стада, и не группы из сотен беженцев, как во времена коллективизации, а отчаявшиеся люди по одному или небольшими группами спасались от политических преследований и невыносимых условий жизни. Многие, опасаясь ареста, бежали во времена Большого террора. Некоторые были известными личностями, например Генрих Самойлович Люшков, комиссар управления НКВД по Дальнему Востоку, ответственный за массовую депортацию корейцев и китайцев с советского Дальнего Востока в середине 1930-х годов. Получив в июне 1938 года вызов явиться в Москву, он сбежал в Японию, потому что «было известно, что московские вызовы обычно всегда оканчиваются арестами и казнями». После того как маньчжурский патруль задержал Люшкова на границе, он был отправлен в Токио, где проработал на японскую разведку и пропаганду до 1945 года, предоставив противнику ценные разведданные о войсках на советском Дальнем Востоке. История этого побега была широко распропагандирована в Японии. Сведения, полученные от Люшкова, выдавались за подтвержденные участником событий свидетельства подготовки Советского Союза к войне. Также он делился мнением о причинах Большого террора[571]. Бежавшие из Советского Союза в середине 1930-х годов прятались в угольных вагонах поездов или переходили по льду замерзшую реку, буряты и русские также были вовлечены в пропагандистскую войну. Они описывали Советский Союз в прессе Маньчжоу-го как ад на земле, населенный угрюмыми, запуганными и голодающими людьми, лишенными гражданских прав[572].

Эти люди, как и Люшков, опасались массовых репрессий как советской элиты, так и истерических кампаний шпиономании, направленных на обычных людей. Внешние факторы также влияли на характер политических репрессий. Сталин пытался укрепить свою власть и стабильность созданного им режима. Глубоко укорененный страх внутренних врагов сплелся с традиционной ксенофобией и хрупкостью политической и экономической системы. Эта опасная комбинация породила образ внутренних врагов, имеющих этническую принадлежность, – «вражеских» народов[573]. Кремль до 1938 года изгнал почти всех китайских рабочих и корейских фермеров из Амурской области и Приморского края, но позволил хори-бурятам остаться в Забайкальском крае. Эти чистки и планы по заселению этих земель новым постоянным населением из других частей Советского Союза глубоко изменили этническую композицию пограничного региона на Амуре и Уссури. Меньше они повлияли на этническую структуру советского населения на Аргуни[574].