За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Русские и другие славянские народы Советского Союза в годы террора также не получили пощады. Поиск шпионов на окраинах страны был особенно интенсивен. Москва обвинила десятки тысяч людей в шпионской деятельности в пользу Германии и Японии или в связях с антисоветскими шпионскими сетями. Люди, которые имели опыт проживания за границей, выезжали за пределы страны или имели связи с иностранцами, с высокой долей вероятности могли быть обвинены в шпионаже[575]. 1937 и 1938 годы – пик сталинского террора, когда резко возросло количество арестов за шпионаж: с 10 % от всех арестов в 1937 году до 26,8 % – в 1938 году. В эти же два года 18 341 и 34 565 человек соответственно были обвинены в шпионаже в пользу Японии, что составило примерно пятую часть всех арестов за шпионаж за этот период[576].

Суды над шпионами на Дальнем Востоке начались уже в середине 1930-х годов. Японские шпионы начали «обнаруживаться» повсюду, когда в июле 1937 года вступил в силу оперативный приказ НКВД № 00447 и была введена квота на расстрелы. Советские железнодорожники, работавшие в Маньчжурии, не избежали чисток. Шестнадцать из тридцати девяти служащих железной дороги были определены как политически неблагонадежные или подозревались в шпионаже в пользу Японии – одни, потому что читали эмигрантскую прессу, другие, потому что, как утверждалось, принимали активное участие в местных фашистских организациях. Среди них оказался Андрей Саввич Сизинов, советский начальник станции Маньчжурия. Двадцать один человек (русские), нанятый на месте и работавший в основном уборщиками, был исключен из этой классификации. Тринадцать иностранцев (китайцев), нанятых в качестве чернорабочих, в свою очередь, были признаны шпионами в пользу Японии[577].

Хироаки Куромия попытался наделить убитых в 1937 и 1938 годах голосами, перечитав личные дела расстрелянных, скомпилированные НКВД. Эти документы часто оказываются единственным источником информации для историков, но, по сути, они являются вымыслом. Какими бы сфабрикованными ни были протоколы допросов, они все же позволяют нам предположить, как могла бы работать межграничная шпионская сеть[578].

Одним из этих случаев было дело Петра Петровича Пурина. Во время допроса 21 февраля 1938 года Пурин был обвинен в шпионаже в пользу Японии. Батальонный комиссар служил до ареста главой технической части разведывательного отряда штаба Забайкальского военного округа. Жизнь этого латыша, рожденного в 1897 году на западной окраине Российской империи, трагически закончилась на восточной. Единственным «преступлением» Пурина было то, что он оказался под подозрением в политической нелояльности. Написанное следователями его «признание» включает ровно столько деталей, сколько нужно, чтобы пробудить доверие наивного читателя. Однако вопрос о том, действительно ли он сотрудничал с японцами, остается открытым.

В начале 1929 года Пурин, тогда секретарь советского консульства в Хайларе, снимал комнату в доме, в котором проживал и сотрудник японской компании по имени Терада. Терада хорошо говорил по-русски, поэтому эти двое вскоре стали приятелями. Пурин якобы увидел в их отношениях возможность рекрутировать японского гражданина на службу Советскому Союзу. Согласно протоколу, Пурин показал Тераде документы советского консульства о Хулун-Буире и железной дороге для того, чтобы завоевать доверие. Получив эти материалы, Терада заявил, что вернет их, только если Пурин согласится работать на Японию. Пурину пришлось согласиться. После эвакуации консульства в Хайларе в июле 1929 года во время советско-китайского конфликта Пурин был отправлен в Отпор. Назначенный позже в Староцурухайтуй на Аргуни, он, как утверждается, сохранил связь с японцами, хотя уже без участия Терады, а посредством местных контактов. Согласно его делу, Пурин предоставлял японцам информацию о численности Красной армии, местах ее дислоцирования, а также сведения о добыче и промышленности, в частности военной промышленности, развернутой в советском пограничном регионе. Пурин был приговорен к расстрелу без каких-либо существенных доказательств его вины, а приговор был приведен в исполнение[579].

Все названия деревень и городов, в которых жил и работал Пурин, скрупулезно перечислены в протоколе допроса, в чем заключается поразительное сходство его дела со многими другими. Формулировки этих протоколов похожи по структуре и содержанию, в них использованы взаимозаменяемые повествования[580]. Иностранные связи являлись основной причиной арестов и последующих расстрелов. Контрабандисты, беженцы, бывшие дипломаты и обычные железнодорожники сходным образом оказывались шпионами или предателями. Сталинская ксенофобия предполагала, что образцовый гражданин, проживая на приграничной территории, никак не сталкивается с культурой народа по другую сторону границы.

ГДЕ ПОДЧИНЕННЫЕ ПРАВЯТ: ЯПОНЦЫ И МОНГОЛЫ В ХУЛУН-БУИРЕ