За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Японские стратегии проникновения в соседнее государство напоминали советские, однако их подход к управлению пограничными территориями отличался. Даже по сравнению с поздними попытками Российской империи повлиять на монголов Хулун-Буира и собрать их территории в буферное государство, японская власть, хотя бы внешне, была значительно менее агрессивной. Кочевники Хулун-Буира, тогда еще составлявшие почти половину населения региона[581], были настроены антикитайски и сохранили такую степень автономии, которая позволяла им сопротивляться китайскому вторжению более успешно, чем монголам в других частях Северо-Востока Китая. Борьба монгольского партизана Тохтого в начале ХX века демонстрирует отношение монголов к китайцам. Это презрение к оседлому крестьянству было усилено возмущением китайской сельскохозяйственной колонизацией, которая, поддержанная первоначально императорским двором, только усилилась под властью Китайской республики. Монголы Хулун-Буира не спешили приветствовать японцев как спасителей, которыми в некоторых случаях они считали россиян. Однако обещание японцев защитить их пастбища от дальнейшей китайской колонизации, создание полуавтономии в Маньчжоу-го и почтение к политически влиятельным монгольским князьям и ламам привели к тому, что для некоторых коренных жителей пограничья японцы все же стали освободителями[582].

Новый японский режим присоединил отдельную монгольскую провинцию Синъань к Маньчжоу-го на равных с другими провинциями условиях. Несмотря на китайскую колонизацию и непропорциональную малочисленность, монгольская территория все же была крупнейшим образованием в Маньчжоу-го. Синъань, в отличие от других провинций Маньчжоу-го, на основании мартовского указа 1932 года был поделен на четыре субпровинции: северную (Хулун-Буир) с центром в Хайларе, восточную (долина реки Нэньцзян), южную (аймак Джирим – родные места Тохтого) и западную (аймак Джу-уд). Подобно организации китайского провинциального правительства, в каждый из четырех районов Синъани был назначен монгольский губернатор субпровинции, «поддержанный» японским советником. Все четыре субпровинции были гарнизонными округами, находившимися под руководством гарнизонного офицера и его японского помощника. Таким образом, так же как в других провинциях Маньчжоу-го, японцы обладали полным контролем над Синъанем[583].

Монголы, хоть и формально, но получили в Синъане значительную автономию. Это объясняется тем, что японцы считали их возможными посредниками в деле усиления японских позиций в тех частях Внутренней Монголии, которые контролировались республиканским Китаем. Стремление японцев наделить монголов автономией, таким образом, может быть понято только в сопоставлении с попытками Советского Союза заставить кочевников отказаться от своего образа жизни. Также оно может быть рассмотрено в свете ситуации во Внешней Монголии, где чистка старых элит и формирование правительства по советскому образцу вызвали антисоветские настроения среди монголов Маньчжурии.

Можно отметить несколько новых характеристик этой автономии. Новая административная единица больше не была частью провинции Хэйлунцзян. Вместо этого этот автономный монгольский регион подчинялся непосредственно Верховному совету правительства Маньчжоу-го в Синьцзине. Это была единственная провинция, местное население которой превалировало над японцами. Особость провинции Синъань наделяла ее характеристиками национальной резервации. Официально эта территория должна была управляться как автономный район монгольскими князьями и другими руководителями, сохранившими свои посты. Также было обещано, что все монгольские верования, традиции и институты будут сохранены, пока они не препятствуют новой ситуации. Теоретически это ограниченное самоуправление позволило монголам в значительной мере регулировать собственную жизнь[584].

Ил. 18. Хайлар, 1942 год. «Регулировка движения козлов ниже достоинства постового в Хайларе», – гласит подпись к этой фотографии в National Geographic. Транспарант, перетянутый через дорогу, рекламирует: «Низкие цены оптом и в розницу». На двери справа предлагаются «японские прически». Наездник – монгол, маньчжурский полицейский – китаец (National Geographic. 1942. Vol. 82. № 5. P. 630)