За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Путешествие на восток, конечно, не меняло мировоззрение людей коренным образом, и вряд ли впечатления о нем достигали широких масс. Однако поездка за границу, хотя и тщательно организованная, стала одной из немногих возможностей познакомиться с жителями другого берега реки Аргунь. Делегаты могли поговорить с китайскими спортсменами после волейбольного матча или с монголами в их юртах. Навряд ли эта тщательно подготовленная встреча молодых людей, отобранных для участия в делегации, и таких же специально подобранных скотоводов в юртах, украшенных портретами Великого кормчего, в 1950-х годах могла положить начало романтическим и продолжительным отношениям, как это иногда происходило в 1900-х после случайной встречи китайского одинокого охотника и молодой казачки. Теперь отношения были гораздо более формализованными, а зоны возможного контакта жителей пограничных регионов обоих берегов Аргуни сжались – государственные власти полностью контролировали перемещения людей через границу.

КОГДА НИКТО БОЛЕЕ НЕ СМЕЕТ ГОВОРИТЬ ПО-РУССКИ: КИТАИЗАЦИЯ ХУЛУН-БУИРА

Встречи советских делегатов с русскими эмигрантами в Хайларе и с кочевниками в кооперативе иллюстрируют, что и города, и сельская местность в Хулун-Буире оказались интегрированы в центральный Китай в первые десятилетия после образования КНР. Как следствие обе группы – и русские эмигранты, и кочевники на пограничных территориях – к этому моменту стали довольно-таки малочисленными.

Русская жизнь в Хулун-Буире пришла в упадок, об этом говорит и уменьшившееся число советских граждан, проживавших в г. Маньчжурия. Ситуация в дельте Трехречья была похожей. После «освобождения» в 1945 году казацкое сообщество столкнулось с серьезными репрессиями со стороны советских властей и пало жертвой политики советизации. Офицеры НКВД тенью следовали за армией. Они арестовали и отправили в советские лагеря примерно четверть всего мужского казацкого населения, в основном тех, кто бежал из Советского Союза в годы коллективизации и сотрудничал с японцами. После того как Президиум Верховного Совета СССР выпустил указ о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи в ноябре 1945 года, остальным русским жителям Китая были выданы советские паспорта. Осенью 1949 года, после сбора исключительно хорошего урожая, оставшиеся русские фермеры Трехречья пережили кампанию по экспроприации. Сведения о казнях отсутствуют, однако раскулачивание привело к массовому вымиранию скота. До середины 1950-х годов агитаторы, направляемые советским консульством в г. Маньчжурия, заручившись поддержкой Китая, призывали казаков вернуться «домой». Последовавшие этому призыву были расселены в Казахстане и на Урале. Люди, чьи имена не оказались в списках НКВД, например Василий Михайлович Якимов, покинувший район Трехречья в 1959 году добровольно, получили разрешение поселиться тут же, на другом берегу реки. Якимов со своей семьей переехал в село Абагайтуй. Однако в результате коллективизации эта процветавшая когда-то казацкая станица на Аргуни обеднела, как вспоминает сам Якимов: «Колхоз, нищий колхоз ‹…› вот этот колхоз имел меньше, чем один русский хозяин в Китае [то есть в Трехречье]». Когда Пекин в 1962 году позволил казакам, посмевшим остаться на китайской земле, подать на гражданство третьей страны, большинство предпочли переселиться в Австралию или Латинскую Америку. Китайские же переселенцы заняли заброшенные русские фермы[720].

Советско-китайские отношения продолжали ухудшаться и в 1960-х годах, а китайские власти и дальше ограничивали оставшихся в Хулун-Буире русских. Речь идет о закрытии в сентябре 1962 года эвфемистически названной Ассоциации советских эмигрантов[721]. Оставшиеся жить в своих деревянных домах в селах и деревнях Трехречья были в основном бедны, не имели родственников в Советском Союзе и чаще всего были потомками русско-китайских смешанных пар. Несколько лет спустя, во время Культурной революции (1966–1976), политического подъема в Китае, направленного на возвращение к революционным маоистским убеждениям, русских обвинили в шпионаже в пользу Советского Союза. Приверженцев русской православной веры – в суевериях. Наличие советского паспорта защитило некоторых эмигрантов на пике беспорядков. Люди со смешанным происхождением чаще всего не имели советских документов, однако были жестоко атакованы: некоторых пытали, убивали, «даже в колодец скидывали»[722]. Ян Юйлань, она же Тамара Васильевна Ерёхина, дочь китайца и русской, с ужасом вспоминает эти дни: «Тогда нам даже дома было по-русски разговаривать нельзя, хотя мы здесь родились, а русские жили здесь около века»[723]. Представительница второго поколения жителей пограничья Ян хорошо владела обоими языками.