За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Последние следы традиционного монгольского образа жизни исчезли, когда группы хунвейбинов начали действовать в районах пастбищ Хулун-Буира во время Культурной революции в конце 1960-х годов. Эти юные солдаты нападали на монголов с «плохим» политическим происхождением, а также на семьи, которые считались зажиточными скотоводами. Маоистский режим насилия, таким образом, был нацелен против всего, связанного с традиционным коренным пограничным обществом. Именно монголы по этой причине стали основными жертвами этих кампаний, а ханьские китайцы считались их организаторами. Культурная революция подтвердила уже бытовавшее среди коренного пограничного населения недоверие к китайцам. Хаос и неразбериха последнего десятилетия власти Мао, безусловно, стали апогеем насилия в ассимиляционной политике государства[786].

Помимо коллективизации и ограничений свободы вероисповедания, усиление миграции, возможно, было наиболее устойчивым симптомом трансформации китайского аргунского пограничья в период после 1949 года. Численность ханьских китайцев значительно превышала монгольское население в Хулун-Буире в 1949 году, но с образованием КНР коммунистическому государству удалось сделать то, чего Сун Сяолянь, китайский окружной интендант Хулун-Буира, так и не смог достичь в последние годы цинской власти. Уже к 1950 году доля коренного населения упала примерно до 10 %. Многие ханьцы бесконтрольно бежали в Хулун-Буир из глубины страны, спасаясь от голода во время Большого скачка, и численность представителей этой этнической группы в регионе резко подскочила. Когда этнические конфликты по поводу земли стали слишком серьезными, центральное правительство в Пекине предприняло попытки остановить нерегулируемую миграцию в Хулун-Буир и другие периферийные районы. В результате этих ограничений и голода, от которого страдало и население Хулун-Буира, иммиграция ханьских китайцев в Хулун-Буир временно прекратилась. Однако вскоре она снова начала набирать обороты, особенно во время «движения вниз к деревне» в конце 1960-х и начале 1970-х годов, когда городская молодежь отправилась жить и работать в сельскую местность. В 1970 году, несмотря на рост численности населения среди коренных жителей местности, только 4 % населения Хулун-Буира составляли монголы[787].

Таблица 7.1. Оценка численности населения Хулун-Буира

Примечание: Данные за период с 1950 по 1970 год приблизительные. Источник: Sneath D. Changing Inner Mongolia. P. 97, 99, иллюстрации 3.4 и 3.5. Данные за 1927 год приблизительные. Источник: Кормазов В. А. Барга. С. 44. Советские граждане, русские эмигранты, японцы и представители других национальностей в таблицу не включены.

Неотъемлемой частью послевоенных преобразований города Маньчжурия, казацких деревень Трехречья и пастбищ травянистой степи Хулун-Буира – китайского пограничья, отличавшегося прежде этнической гетерогенностью, была их постепенная и целенаправленная гомогенизация, которая привела к интеграции этих мест во внутренний Китай. Таким образом, цели, которые государство прежде стремилось реализовать другими методами, наконец были достигнуты. Обе столицы усилили жесткий контроль над пограничными территориями. Оба государства некоторое время сотрудничали по вопросу русской диаспоры, они даже приоткрыли свои границы для того, чтобы вернуть русских «домой». Зоны контактов русских эмигрантов и китайского населения пограничья в результате этого почти полностью исчезли в 1960-х годах.

В случае с бурятами, орочонами, даурами и другими кочевыми народами Хулун-Буира китайское центральное правительство постепенно осуществило их китаизацию и деномадизацию, не позволив Советскому Союзу и коренным жителям пограничья как-то на это повлиять. Энергичные кампании Пекина, в чем-то похожие на ранние советские кампании, способствовали притоку ханьских китайцев на правый берег Аргуни. Вследствие этого китайские фермеры и китайские формы оседлого земледелия восторжествовали над автохтонной кочевой жизнью. Крепко закупоренная советско-китайская граница не дала кочевникам пограничья последовать примеру их предков и найти убежище за границей.

Однако этот сдвиг еще не означал конца скотоводческого кочевничества и наследия мира без границ. Утверждать это позволяет короткая история Цагана, расположенного примерно в сорока километрах на юго-восток от ст. Маньчжурия на железной дороге в Хайлар. Небольшая станция Цаган существовала и до 1949 года. Большая часть его населения приехала сюда в коммунистическую эру и поселилась в нескольких домах. В 1956 году Цаган стал кооперативом сельскохозяйственных производителей. Собирая здесь антропологические полевые материалы в конце 1980-х годов, Бартон Пастернак и Джанет Салафф отметили еще сохранившиеся следы межграничных социальных и культурных связей: