За три мгновения до свободы. Роман в двух томах. Том 1-2

Восемьсот двадцать четвертый напрягся. Нет, внезапный порыв ярости Торна не испугал его, не сжал в комок подобно брошенному на стол письму. Напротив, казалось, что в нем натянулась какая-то внутренняя стальная пружина, выпрямившая его спину и развернувшая опущенные до того плечи. Он поднял голову и смело встретил взгляд коменданта. И Торн сразу понял, что таких глаз не могло быть у сломленного, безвольного и отчаявшегося раба. Эти глаза бросали вызов. В них явственно ощущалась глубоко скрытая внутренняя сила, несгибаемая воля и решимость. А еще свобода. Свобода, которая презрела сковывающие руки оковы и ограниченный крепостными стенами жалкий тесный мирок. У этой свободы были крылья, возносящие того, кто ею обладал над всеми внешними условностями и границами. Никогда прежде ни у кого из узников Крепости не встречал он такого взгляда. Несколько долгих секунд продолжалась эта незримая дуэль взглядов. Тюремщик и заключенный – они старались проникнуть в самую глубину друг друга, в самую суть души. Встретив такой несокрушимый внутренний отпор, Торн, вопреки всем ожиданиям, не разразился новой вспышкой гнева. Он наконец удовлетворенно кивнул и отвел взгляд. Казалось, он понял о узнике все, что хотел понять, и это понимание полностью оправдывало все его ожидания. Хмурая складка на тяжелом лбу коменданта окончательно разгладилась, и его губы тронула чуть заметная довольная улыбка.

– Да, да, да… Узнаю вас, Блойд. Надеюсь, вы не подумали, что я пытаюсь вас запугать?

Торн снова взглянул на сидевшего перед ним узника. Но взгляд этот был уже совсем другим. В нем не было ни злобы, ни вызова, ни властности. Это был потеплевший взгляд старого доброго товарища.

Блойд Гут, бывший Вице-канцлер, а ныне заключенный в Крепости арестант номер 824 еще не успел отреагировать на столь внезапно изменившееся расположение коменданта. Почувствовав это замешательство, Торн вновь заговорил:

– Вы все тот же Блойд. Несмотря на все это, – комендант с некоторой долей брезгливости указал на грязную арестантскую робу и сковывавшие Гута оковы, – вы все тот же. А я вот, увы или к счастью, уже не тот Бен Торн, которого вы знали. Все в прошлом, Блойд, все в прошлом…

Торн медленно встал из-за стола и неспешно подошел к окну, выходившему на тюремный двор. Некоторое время он в задумчивости смотрел на холодную и твердую серость стен. Затем его затуманенный взгляд зацепился за проплывавшее над башней легкое невесомое облако, и, влекомый им, устремился в зыбкую даль воспоминаний.

– Помните то последнее утро перед вашим отъездом? – голос Торна прозвучал глухо, как будто издалека. Блойд не ответил. Но Бен и не ждал ответа. Он говорил скорее для себя самого, воскрешая в памяти давно ушедшее время. – Я тогда всю ночь проворочался, так и не заснув. Меня безжалостно терзала мысль, что минута, которой я так боялся, и которую я всячески старался отдалить, все-таки настала. Мы с вами закончили все работы в Крепости. Та ночь должна была стать последней для Торна – солдата. Утром должен был проснуться и начать свое позорное служение Торн – тюремщик. Тюремщик, палач и убийца. Вам не понять, Блойд… Это было невыносимо. С этим надо было что-то делать. Эти мысли надо было выгнать из головы свежим морским ветром. Я поднялся на башню и вдруг увидел на помосте вас… Вы стояли на самом краю… На самом краешке помоста… Вы не слышали, как я появился, вы были заняты своими мыслями. Видимо, вам тоже было не по себе… Вы смотрели на рассвет, а я смотрел на вас. На ненавистную мне спину. Я тогда вдруг отчаянно понял, что хочу вас пристрелить. Не просто хочу. Я жажду этого, жажду, как путник в пустыне жаждет воды, как утопающий жаждет глотка спасительного воздуха, жажду больше всего на свете! Я так явственно представил, как делаю это, как горячий свинец впивается в ваш затылок, кроша черепную коробку, как он прожигает ваш мозг, словно нож масло, и вылетает через глазницу, оставив после себя зияющую пустотой черноту. Как валится на подкошенных ногах ваше тело и низвергается с помоста вниз, прямо в море, в его темную бездну, и холодная вода смыкается над ним, навсегда скрывая от солнца, неба, звезд, от самого бытия то, что от вас осталось … Все тело мое зудело, и зуд этот невозможно было ни сдержать, ни унять. Рука сама потянулась к пистолету. Вы знаете, Блойд, я ведь тогда чуть не сделал это. Я уже целился в вас, уже поймал ваш затылок на мушку пистолета, уже готовился нажать на спусковой курок… Согласитесь, это было бы символично – первым получить пулю на созданном вами же лично месте для казни.

– И что же вас удержало?