Забавы придворных

Монахи просыпаются, как обычно, в час службы и сетуют, что пропущено время бить в колокол: ищут причину, видят, что алтарь лишен реликвария, ищут внимательней и, не нашед сокровищ, допытываются, где ризничий, гонят за ним и нагоняют. Женщину отпускают, так как до нее у них нет дела, а этого несчастного ввергают в железные узы и оставляют одного в глубочайшей темнице, терпеть воду за свое вино, голод за хлеб, скудную снедь за обжорство, наготу за меха, мягкость ложа искупать грубостью песка, принужденной трезвостью — опьянение, темничной мукой — отрады любовного ложа, свет — тьмою, веселье — печалью. По долгим страданиям Морфей является ему с насмешками. „Вот, — говорит, — достойная мзда твоему художеству; ты рисовал, а я заботился об отплате. Знай и разумей, что это учинено моим искусством, не силой Божьей, а Его попущением, а будь моя воля, расчелся бы я с тобою еще жесточе, ибо ты взял члены Христовы и сделал их членами блудницы[658]. Нечем тебе защититься от моего нападения, и твои цепи даже не дадут тебе руки поднять, чтоб вооружиться крестным знаменьем. Но конечно, теперь, когда я победитель, а ты одолен и плачевным образом окован, мне жаль тебя: я исторгну тебя из этих уз. Я уничтожу всякую уверенность в твоем преступлении, как будто это не ты совершил постыдное дело, и водворю тебя в былой славе, если поклянешься, что впредь не станешь порочить меня в своих картинах“. Монах дает клятву. Морфей освобождает его злаками, прикладываемыми к его узам, и силою волшебства, а затем, приняв подобие монаха, налагает на себя те же цепи. Монах, наученный им, ложится на своей обычной постели, молится, стонет, кашляет, чтоб его было слышно, а в обычный час встает и бьет в колокол; стекаются созванные монахи. Тот, кто заместил беглеца в его должности, первым замечает, что тот воротился из цепей, и сообщает аббату и монахам. Все дивятся, прибегают, спрашивают, кто его высвободил. Он спрашивает, из каких цепей. Аббат попрекает его бегством, похищением вдовы, кражей сокровища, узами и темницей. Тот все стойко отрицает: он-де не видел вдовы, не чуял цепей; поднимает руку и, размашисто творя крестное знаменье, объявляет их всех помешанными. Тогда силком тащат его в темницу, чтобы снова заключить в узы, — а там обнаруживается в цепях точно такой же, брат мой, кривящий губы, нос и глаза и строящий им аиста[659]. Монахи переводят взор с одного на другого, поражаются его сходству с тем, кто на свободе, и дивятся, видя одного в другом[660], за тем исключением, что монах плачет, а тот смеется и над ними потешается; и чтобы нельзя было не верить монаху, он разрывает цепи и взвивается в воздух, просадив здоровую дыру в кровле. Застывает аббат и монашеский сонм, а потом падают к ногам плачущего и рассерженного брата и просят простить им ошибку, говоря, что обмануты призрачным явлением. Они торопятся утешить вдову и, отказавшись от всякого подозрения и вернув им доброе имя, делаются к ним почтительней прежнего.

Знай, это сотворил Морфей, а я — брат его, и мы часто забавляемся такими остроумными проказами, но не влечем людей в геенну, не пытаем в аду, не понуждаем никого к грехам, разве что к простительным. Мы устраиваем потехи или серьезные шутки меж живыми, а до мертвых и до погубления душ нам нет дела. Поверь мне настолько, чтобы, соединив твои руки, вложить их в мои и сделаться моим верным, и ты будешь господином над всеми врагами твоими[661]».

Обольщенный такими и подобными баснями, Эвдон охотно соглашается на этот договор, приняв клятву и твердое ручательство, что приближение его смерти будет ему предвозвещено тремя знаменьями. Они уходят вместе и по каким краям ни пройдут, всюду собирают себе отпетых беззаконников. Днем спят, а ночью, подругой злодеяний, покровительницей краж, скрытно бродят по непроторенным стезям, но не блуждают без толку: ведь вождем у них Ольга, от которого никакая тропа не укроется. Когда они добрались до места, где замышляли злодействовать, в округе Бове, Ольга был у них советником, разведчиком, подстрекателем, возбудителем жестокости и всякого беззакония, в каком обычно подвизается ватага, предающая себя такому господину, чтобы быть после преданной суду. Соблазняет целые сонмища изобретатель соблазна, чтобы пополнились его полки. Сыновья сговариваются против отцов, юноши — против стариков, друзья — против друзей, и с полной вольностью злоба обрушивается на невинность. Край тот целиком и полностью достается им в добычу. Их страшатся сверх меры, ибо они без меры свирепствуют. Наставник и господин Эвдона Ольга (он открыл Эвдону свое имя) сообщает всякому о делах всех, ибо хоть он любитель и зиждитель лжи, он честен со своими людьми той правдивостью, что может навредить сильнее, чем ложь. Поэтому они приучены остерегаться засад и всюду застигать врага врасплох. Куда ни ринутся на грабеж, возвращаются нагруженные вроде муравьев. Пустеют пред лицом их ярости замки и села, делаясь их добычею.