Заброшенная дорога

– Да, конечно, святой отец. – Гонорий швырнул золотистому петуху с алым хвостом пригоршню корма и стал с удовольствием смотреть, как тот яростно клюёт требуху и зерно. – Я отправлю Констанция в Карфаген, как только это станет возможным… Кстати, как тебе мой Карфаген? – Император кивнул на золотистого петуха. – Разве он не прекрасен? – (Иннокентий промолчал). – В последнем турнире он забил до полусмерти Милана, Константинополя и Иерусалима. Представь, я выиграл на нём тридцать солидов! Мои придворные такие болваны – всегда ставят на слабых птиц и всегда проигрывают! – Император перешёл к следующей клетке, зачерпнул и кинул корма петуху с порванным гребнем. – Кушай, Иерусалим, кушай. Тебе надо поправляться, голубчик, тебя здорово потрепали… А Рима я отправил лечиться, – кивнул он на пустую клетку. – Рим – мой любимец, он лучше даже Карфагена, но в том турнире почему-то оказался не в форме, и Неаполь сломал ему крыло. Я приставил к нему трёх врачей, они уверяют, что Рим поправится, и…

– Господин мой август! – Во двор вбежал и рухнул на колени магистр оффиций в полном церемониальном облачении. – Ужасная весть, небывалое несчастье… – Дрожащей рукой он протянул свиток. – Рим…

Гонорий развернулся.

– Рим?! – Сонные глаза ожили, вспыхнули тревогой и гневом. – Что с моим Римом?

Гайзо, всё ещё на коленях, стукнулся лбом о плитку. Прорыдал:

– Рим погиб…

Блеммии приближались размашистой рысью. Их было около сотни. Раза в полтора больше, чем блеммиев Харахена вместе с дромедариями.

– Это царь Яхатек, – сказал Кастор, с прищуром вглядываясь в кочевников. – Точно он, со всеми сородичами. Гамаль у него арабский, химьяритской породы. В этих краях больше ни у кого таких нет… – Десятник дромедариев завистливо вздохнул.

– Себе возьмёшь, когда завалим эту образину, – буркнул Фригерид. Лицо у него было мрачное. – Что, брат? – обратился он к Маркиану. – Дерёмся или как?

– Пока не знаю. – Маркиан смотрел из-под козырька ладони.

Царя Яхатека можно было отличить с первого взгляда. Единственный из блеммиев он был одет, кроме набедренной повязки, в плащик римского образца с фибулой, сверкал чем-то вроде диадемы на косматой голове, и держал копьё с гигантским, как меч, наконечником, длиной почти с древко. На чёрной безволосой груди багровела свежая, ещё в запёкшейся крови, татуировка – равносторонний крест. Такие же кресты во всю ширину груди метили всех его воинов. И на куколи аввы Пафнутия был начертан такой же.

– Мне этот Пафнутий не понравился с самого начала, – пробормотал Маркиан.

Монахи ехали на ослах в стороне от варваров. Они вооружились заметно лучше, чем давеча в Коптосе на приёме у Секундина. Кроме дубинок, виднелись и копья, и топоры, и даже тщедушный каллиграф Онуфрий вооружился луком. Один Пафнутий, кажется, оставался безоружным. Слышался только равномерный топот, никаких боевых кличей, и луки за спинами воинов Яхатека торчали прямыми палками, не натянутые – теперь уже можно было разглядеть и это. Они замедляли бег. На расстоянии двух полётов стрелы от дромедариев и блеммиев Харахена, которые успели выстроиться в боевой строй, монахи и царские блеммии остановились.

– Фригерид, Кастор, со мной, – сказал Маркиан. – Олимпиодор, ты тоже. Вот сейчас, возможно, твои дипломатические таланты понадобятся. – Он тронул коня.

Три офицера ехали с достоинством, неторопливым шагом, но Олимпиодор не сразу догнал их – он всё ещё плоховато управлял верблюдом. Пафнутий отделился от своих приверженцев и тоже выехал вперёд, готовый к переговорам.

– Спешиваемся. – В полусотне шагов от аввы Маркиан остановил коня. – Надо показать уважение.

Они с Фригеридом соскочили с коней. Верблюды Кастора и Олимпиодора опустились на колени, чтобы дать сойти седокам. Слез и монах со своего осла и зашагал, пыля шаркающими сандалиями, постукивая посохом из ююбы.

– Авва Пафнутий, приветствую. – Маркиан сдержанно поклонился.

Монах поднял голову, прищурил против солнца здоровый глаз.

– Был ли ты в крепости, воин? – спросил он громко – так, чтобы слышали его люди. – Убедился ли своими глазами, что это гнездилище волхвов, язычников и вероотступников?

– Я восхищён твоей ревностью о вере, авва, – ответил Маркиан. – Окрестить этих варваров, пересечь пустыню – это истинный подвиг. Но поверь, тебе не о чем беспокоиться. Я побывал в Гриэе. Там живут лишь невинные собиратели книг.

Пафнутий указующе воздел посох.

– Что за дым возносится к небесам? – вопросил он. – Не закалают ли тельцов в жертву Ваалу твои собиратели книг? Не творят ли всесожжение Молоху? – Он помедлил. – Молчишь, воин? Не знаешь, как лучше солгать?

– Нет, – сказал Маркиан, – просто пытаюсь придумать, как объяснить тебе, что такое героникон. Особенно учитывая, что я сам не очень понимаю. Это машина, которая…

– Позволь, я скажу, – вмешался Олимпиодор. – Я полагаю, что Маркиан готов поклясться именем Августа и принести присягу при свидетелях, что в крепости Гриэя не совершается ничего противного закону и вере. Этого будет достаточно, авва?