Забвение

Стенографический блокнот с переплетом сверху отчасти был нужен для эффекта, но еще у Скипа Этуотера с самого начала карьеры вошло в привычку пользоваться им на заданиях для записи деталей бэкграунда, и личная семиотика и шарм блокнота имели большое значение; Этуотеру с ним было комфортно. По профессиональному характеру Скип был журналистом старой школы, избегавшим техники. Но сегодня настала совсем другая журналистская эпоха, и в гостиной Мольтке на виду, на стопке недавних журналов на кофейном столике рядом с диваном-кроватью, лежал, активированный, и его маленький профессиональный диктофон. Иностранного производства, с очень чувствительным встроенным микрофоном, хотя при этом устройство просто пожирало батарейки ААА, а миниатюрные кассеты приходилось заказывать специально. Журналы БМГ тщательно следили за правомерностью всех действий, и штатному сотруднику «Стайла» перед тем, как его статью вообще наберут, приходилось сдавать все релевантные пометки и записи в юротдел, и это очередная причина, почему день закрытия номера был таким рискованным и напряженным и почему редакторскому штату и стажерам редко доставался целый выходной.

Бессознательное кольцо из пальцев естественным образом распалось, когда Мольтке шлепнула Эмбер и он отлетел к правому подлокотнику дивана-кровати, но теперь, пока все сидели в тускло-зеленом свете от штор и улыбались друг другу, уже вернулось. То, что сперва могло показаться отдельными выстрелами или хлопушками, на самом деле было расширением корпуса новых домов на жаре по всему району Уилки. Ни одна аналогия не передавала в полной мере этот палечный круг, апертуру, объектив, мишень, отверстие или нуль на уровне талии, но Этуотеру казалось, что этот тик или жест должен что-то символизировать – точно так же, как сны и некоторые произведения искусства никогда не бывают сами по себе, а всегда как будто символизируют что-то еще, чего не определишь точно, – и журналист уже набросал себе несколько напоминаний обдумать, не может ли жест быть каким-то подсознательным зрительным кодом или ключом к вопросу, как представить сложную реакцию художника на его же экстраординарный, но в то же время бесспорно противоречивый и, пожалуй, даже отвратительный талант.

Индикатор зарядки диктофона четко и ярко светился красным. Эмбер время от времени наклонялась над шитьем, чтобы проверить, сколько осталось пленки. И снова Этуотер поблагодарил художника и его жену за то, что они впустили его в свой дом в воскресенье, и объяснил, что ему надо отлучиться на день-другой в Чикаго, но затем он вернется и приступит к глубокому бэкграунду, если Мольтке решат дать свое согласие. Он объяснил, что такая статья о личности, которая интересна «Стайлу», невозможна без сотрудничества художника и что в будущем нет смысла занимать еще больше времени, если мистер и миссис Мольтке не поддерживают статью всей душой и не испытывают того же восторга, как все в «Стайле». Эти слова он адресовал художнику, но отметил реакцию Эмбер Мольтке.

На том же кофейном столике между ними, рядом с журналами, диктофоном и вазочкой с синтетическими яблоками «мэриголд», лежали три скульптуры, якобы произведенные мистером Бринтом Ф. Мольтке целиком посредством обычного испражнения. Экспонаты слегка отличались размером, но все поражали своим незаурядным реализмом и детальностью изготовления – впрочем, одна из заметок Этуотера напоминала подумать, можно ли вообще в данном случае использовать слово «изготовление». Это самые первые образчики, на которые, по словам миссис Мольтке, она смогла наложить руки; они уже лежали на столике, когда прибыл Этуотер. В отдаленно знакомых зеркальных витринах в отдельно расположенном штормовом подвале сзади дома находились еще буквально десятки произведений – подвал казался для них до странного идеальным местом, хотя Этуотер тут же увидел, как трудно будет фотографам «Стайла» поставить освещение для нормальной съемки. К 11:00 из-за сенной лихорадки он уже дышал ртом.

Миссис Мольтке периодически деликатно обмахивалась и говорила, что скоро наверняка пойдет дождь.

Когда Этуотер с братом учились в восьмом классе в Андерсоне, отец семейства чуть выше по дороге провел садовый шланг из выхлопной трубы своей машины в салон и покончил с собой в домашнем гараже, после чего его сын в их классе и вся остальная семья ходили со странной приклеенной улыбкой, казавшейся одновременно жутковатой и отважной; и улыбка Бринта Мольтке на диване-кровати чем-то напомнила Скипу Этуотеру своей гидравликой ту улыбку семейства Хаас.

↓

Выше по причине оплошности пропущено: почти в каждом населенном пункте возле Индианы есть улица, переулок или проезд, названный в честь Уэнделла Л. Уилки, 1892 г. р., республиканца, «любимого сына»[57].

↓