Читаем Забвение полностью

Так как был обед, кардиозона фитнес-центра заполнилась почти до отказа. Все эллиптические тренажеры были заняты, хотя немногие стажерки надели наушники. Близстоящими «Стейрмастерами» почти эксклюзивно пользовались финансовые аналитики среднего звена – все с колючими кибернетическими прическами. Уже больше 40 лет ежик и его вариации не достигали такой популярности; не за горами была статья об этом феномене в «ПОВЕРХНОСТЯХ».

Некоторые моменты внутренней четырехсторонней и-мейл – переписки касались конкретного(ых) типа(ов) произведений, которые журнал должен потребовать у индианца произвести в условиях жесткого контроля для подтверждения того, что его способности – не розыгрыш и не какой-то безвкусный случай дурацкого савантизма. Четвертым участником полилога была стажерка из фотоотдела, чье исполинское обручальное кольцо в «Тутти Манджа» вызвало столько язвительности на вчерашнем закрытии ЛВ2. Вот некоторые из предложенных условий засвидетельствования: репродукция известной оскаровской статуэтки от Киноакадемии в масштабе 0,5 к 1, изображение Наполеона на коне как «мировой души» Г. В. Ф. Гегеля, танк «Першинг» времен Второй мировой войны с вращающейся башней, любая вменяемо опознаваемая деталь из «Врат в ад» Родена, олень с рогами на двенадцати отростков, либо верхняя, либо нижняя часть древнего этрусского Марса из Тоди и известный снимок, где несколько морпехов водружают флаг на иводзимском атолле. Мысли о каком-либо произведении на тему распятия или Пьеты пресекли на корню. Хотя Скип Этуотер еще не получил конкретных приказов, на данный момент стажерка миссис Энгер и Эллен Бактриан склонялись к реплике знаменитой фотографии, где какая-то вентиляция на тротуаре раздувает юбки Мэрилин Монро, – ведь выражение ее лица, мягко говоря, близко знакомо всем читателям «Стайла».

Некоторые темы и споры внутреннего обмена и-мейлами продолжались на нескольких разных обеденных летучках и сессиях мозгового штурма, включая текущую в корпоративном фитнес-зале Мирового торгового центра, развивавшуюся более-менее естественно, потому что аксиома кардио на эллипсе – целевое сердцебиение и дыхание должны оставаться на верхнем пределе того состояния, когда допустим нормальный разговор.

– Но считается ли критерием общего качества произведения искусства физический – так сказать, рукотворный – характер этого произведения?

Если точнее, во время упражнения на эллипсе желательно глубокое и ускоренное дыхание, но не затрудненное – риторический вопрос Эллен Бактриан занял ненамного больше времени, чем нормальный риторический вопрос в состоянии покоя.

Стажерка из администрации ответила:

– А мы все еще ценим картину больше фотографии?

– Скажем, да.

Стажерка рассмеялась.

– Это почти хрестоматийный petitio principii[77], – она даже правильно произнесла «principii», чего не может почти никто.

– Но великая картина точно стоит дороже, чем великая фотография, нет?

Несколько размашистых четырехглавых движений на эллипсе стажерка молчала. Затем ответила:

– Почему просто не сказать, что читателям «Стайла» ближе мысль, что хорошая картина или скульптура умудреннее, лучше, человечнее и значительней, чем хорошая фотография.

Часто редакторские мозговые штурмы похожи на споры, но это не так – просто два человека или больше рассуждают вслух в определенном направлении. Сама миссис Энгер иногда называла процесс мозгового штурма «расширением», но это рудимент ее бэкграунда на Флит-стрит и никто из штата не повторял термин за ней.

Женщина возраста их матерей в зеркале демонстрировала почти идеальную технику на гребном тренажере, одними губами произнося слова, в которых, как показалось Эллен Бактриан, она узнала венецианскую баркаролу. Соседний гребной тренажер пустовал. Эллен Бактриан заметила:

– Но теперь если мы согласились, что человеческий фактор важен, то имеет ли отношение к качеству произведения физический процесс или процессы, с помощью которых создается картина – или любая другая работа?

– Под качеством ты все еще имеешь в виду, насколько оно хорошее.

На эллиптическом тренажере трудно пожимать плечами.

– Хорошее, в кавычках.

– Тогда ответ опять – нам интересен человеческий интерес, а не какая-то абстрактная эстетическая ценность.

– И все же разве суть не в том, что они не взаимоисключающие? Как насчет романов Пикассо или уха ван Гога?

– Да, но ван Гог писал не ухом.

По привычке Эллен Бактриан старалась не смотреть на их отражения в зеркальной стене напротив. Стажерка из администрации была выше ее по меньшей мере на семь сантиметров. Топот молодых мужчин на «Стейрмастерах» в некоторые моменты синкопировался, потом нет, потом постепенно снова синкопировался. С другой стороны, движения двух стажерок из редодтела на эллипсах казались синкопированными вплоть до малейших деталей. У обеих на специальной полке эллиптического тренажера стояли бутылки воды с колпачком, хотя сама бутилированная вода была разных брендов. Звуковая среда фитнес-центра, по сути, была одним огромным, сложным и ритмичным пневматическим лязгом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги