Забвение

Отчим Хоуп – профессиональный руководитель медицинского отдела в «Пруденшл Иншуранс, Инк.» – или «Скале», как компанию чаще называют в народе, – так же как и, как говорят, его отец, как и также уроженец и выходец исторической области «Четвертый район», знал лагер «Фейгенспан» по его оригинальному торговому названию – «Гордость Ньюарка» (или «Гэ Эн») – и взял за правило не называть его иначе, а также с напускным жестом изображать, что проводит костяшкой по верхней губе после глотка на манер городского «рабочего» класса, затем запустил руку в карман жилета и произвел на свет портсигар и резак, а также тонкую, модернистскую золотую зажигалку – подарок его жены (с надлежащей надписью) – и приступил к ритуалу раскуривания дорогой сигары «Коиба» на пару с драфтовым лагером, требуя пепельницу с жестом в сторону бара, не терпящим возражений, когда я вновь отметил, какой чрезмерно тонкой, болезненной и, так сказать, иссеченной или шелушащейся кажется кожа его левого запястья и ладони. Его уши, всегда довольно большие или выдающиеся, налились кровью от недавних усилий. На вопрос, не думает ли он по размышлении, что сигара в такой ранний час времени – плохая идея, доктор Сайп, которому 6 июля должно было исполниться 76 лет (его камень рождения – «Рубин»), ответил, что если бы он захотел услышать мое мнение о его личных привычках, то единственным признаком подобного желания было бы лишь одно: он недвусмысленно обратился бы ко мне и прямо спросил меня об этом, на что я слегка откашлялся и пожал плечами или улыбнулся, избегая темных глаз Одри Боген (тогда как глаза нашей собственной Одри – серо-зеленые или в определенном освещении «карие»), когда она ставила на стол мисочку очень блестящих орешков и пепельницу прозрачного стекла с «выдавленным», или «вытисненным», памятным гербом «Раританского клуба» на донышке, которую доктор Сайп придвинул ближе и слегка повернул для удовлетворения какого-то неизвестного критерия в своем ритуале наслаждения сигарой. Уже дважды я зевнул в такой степени, что прямо под левым ухом проявились хрустящий звук и внезапная, так сказать, «пронзительная» боль. «Отец» – детали физического здоровья которого были темой бесконечного обсуждения его разных детей, – по всей видимости, за несколько последних лет пережил ряд маленьких, узко локализованных инфарктов – или же, говоря языком гарантий программы медицинского страхования, «Транзиторные ишемические атаки», – которые, как подтвердил младший брат Хоуп, «Чип» (чье настоящее имя – Честер), с будничной, почти ненапускной или сдержанной интонацией, очевидно присущей всем практикующим Неврологам, по сути в «порядке вещей» для восьмидесятилетнего мужчины с привычками и самочувствием доктора Сайпа и, очевидно, отдельно взятые, они не говорили ни о чем, выражаясь в плане симптомологии не более чем преходящим головокружением или искажением восприятия. Эмпирически, явным результатом подобных атак стало то, что «Отец» теперь вошел в число того особенного вида пожилых (или, как предпочитают некоторые, «старших») мужчин, которые с некоторого отдаления кажутся хорошо сохранившимися и даже презентабельными, но чьи глаза вблизи демонстрируют неприметное отсутствие фокуса и чье выражение или мина лица кажутся неприметно, но безошибочно «нездешними», вялыми, с постоянно вытекающим «странным видом» или гримасами, иногда пугавшими младших внуков доктора Сайпа. (При том что наша собственная Одри – уже 19-летняя и вторая по старшинству внучка доктора, – с другой стороны, ни разу не рассказывала о страхе из-за «Детушки [неотвязно «приставшее» детское прозвище]» или «перед» оным, который, в свою очередь, обращался к Одри – без зримого намека на иронию или самоосознание – «Моя маленькая Принцесса» и вместе со своей женой «портил» Одри такими щедрыми и избыточными дарами, что иногда они вызывали напряжение между Хоуп и последней миссис Сайп, впрочем, их [как выражалась Хоуп] с самого начала нельзя было назвать «близкими подругами». [По взаимной и негласной договоренности наша Одри взяла за правило поименно обращаться к Хоуп «Мать» или «Мама», а ко мне – «Рэндалл», «Рэнди» или, когда злилась или пыталась иронизировать в вечной борьбе за юношескую независимость против послушания, «мистер Нэпьер», «мистер и миссис Нэпьер» или (с незамутненным сарказмом) «Сладкая Парочка»]). Вдобавок к четырем отвлекающим, пред-раковым пятнышкам, или сыпи, или «кератозу» на самом видном месте лба только в последние годы губы отчима Хоуп также приобрели привычку продолжать слегка двигаться вслед за тем, как он заканчивал речь, – словно смакуя вкус слов, либо молча их воспроизводя, – и эти движения иногда напоминали о каком-то маленьком зверьке, которого сбили или переехали, а он продолжает влажно корчиться на дороге, что, говоря мягко, смущало. Также есть вопрос или проблема согбенной спины и торчащей головы «Отца», отчего он как будто сует лицо и рот прямо вперед в агрессивном, почти хищном ключе, что не менее смущает и может быть следствием гериатрической осанки или смещения диска, или же на его спине встал, или «набух», горб, – к этому он, очевидно, относится очень чувствительно и о чем никому в «семье» ни при каких обстоятельствах не разрешается говорить, за исключением его жены, и она внезапно трогала или толкала его торчащую голову и говорила: «Эдмунд, выпрямись, ради Бога», – с тоном, от которого всем за столом неудобно. Затем последовала крайне краткая и почти «стробическая» ассоциативная картина, в которой отчим Хоуп и она сама – в какой-то давний или отдаленный момент прошлого – сидят вместе в незнакомом купе или спортивной машине, несущейся по проселку или заметно неблагополучной внутриматериковой дороге Штата в знойном свете августа или конца июля, сцена интерьерная, внутри автомобильного салона, за рулем сидит молодой и какой-то неиссеченный «Отец» – с его железно-серыми волосами, маленькими, жестокими усиками и тонкими, опойковыми «крагами» или водительскими перчатками – экстерьерные пейзажи и разделительная центральная или средняя линия растягиваются и пролетают с неестественными темпами скорости, словно машина двигалась слишком быстро для наличествующих дорожных условий, а молодая и заметно более стройная и симпатичная Хоуп пользуется косметическими продуктами перед маленьким, встроенным зеркальцем антибликового козырька, или визора, пока «Отец» с прямой, презентабельной осанкой и суровыми глазами, напряженно прикованными к дороге впереди, заверяет ее, что дело не столько в неприязни или «неодобрении» этого парня как такового, тогда как мощный транспорт удаляется вперед, в сияющую дымку позднего лета, и вся короткая картина, или внутренний «морок», или кадр такие быстрые и несообразные по ощущению, что, так сказать, «увидеть» их можно только действительно ретроспективно.