Читаем Забвение полностью

По условиям мы с Хоуп должны были посещать Клинику Сна один раз в неделю, по средам, на общем протяжении от четырех до шести недель, и ночевать в Камере сна под пристальным наблюдением. Большая часть Приемного процесса сбора данных затрагивала наши с Хоуп ночные привычки или «ритуалы» при отходе и подготовке ко сну (данные «ритуалы» одновременно распространены, но уникальны или характерны у большинства женатых пар, как объяснил Специалист по сну), дабы «воссоздать» по возможности эту логистику и практики – с очевидным исключением любых физически интимных или сексуальных аспектов, добавил здесь Сомнолог, по-клинически не выказывая различимой сконфуженности или «стеснительности», тогда как Хоуп избегала моего взгляда, – во время «ночевок», когда мы готовились ко сну под наблюдением. В раздельных Раздевалках мы первым делом переодевались в светло-зеленые больничные халаты и одно-разовые тапочки, затем в тандеме шествовали в назначенную Камеру сна, пока Хоуп одной из рук поддерживала закрытым длинный вертикальный «разрез», шлицу или «щелку» позади халата над задом. Ни халаты, ни освещение высокой интенсивности никто бы не назвал «лестными» или «скромными» – и Хоуп, как женщина, позже возмущалась, что чувствовала некое унижение или «надругательство» над собой из-за того, что ей пришлось спать под тонкими покрывалами под наблюдением безымянных людей под беспощадным светом. (Частые замечания или жалобы вроде этой были скандальными «провокациями», на которые я отказывался реагировать или отвечать, во время долгих, обратных поездок домой на следующее утро, где я наскоро брился, переодевался и готовился к теперь уже мучительному переезду в «час пик» до Элизабета на полный день работы. Частой привычкой Хоуп иногда было внешне согласиться или уступить предложению и ждать, прежде чем озвучить свои возражения уже в ходе условленного курса действий, когда в прошлом потенциально резонные условия или оговорки теперь производили впечатление лишь бессмысленных нападок. Однако к этому моменту конфликта я уже научился подавлять фрустрацию, унижение или даже желание заметить, что время для продуктивного действия подобных жалоб давно прошло, так как замечание неизбежно приведет к тому супружескому спору или «столкновению эго», где не может быть одного победителя. Стоит также отметить, как я отмечал для Честера [или («Ради Бога») «Джека»] Вивьена, что при наших соответственных натурах конфликт или спор больше сказывался или «отражался» на мне, чем на Хоуп, Наоми или Одри, всем из которых словно сравнительно легко «стряхнуть» адреналин и расстройство после разгоряченного разговора). Нас проинструктировали или предложили привозить из дома собственные продукты для ухода или личной гигиены и пользоваться (сперва Хоуп, затем мне, прямо как дома) уединенной ванной, чтобы проходить личные гигиенические «ритуалы» в подготовке ко сну (где, однако же, Хоуп пренебрегала эмолентом для лица, сеткой для волос, увлажнителем и перчатками ввиду необходимости спать на виду у наблюдателей и пано-плии камер для «низкого уровня освещенности» вопреки всем инструкциям имитировать по возможности ближе наши домашние привычки). Помощники или лаборанты затем присоединяли белые, круглые «накладки» или свинцовые электроды «ЭЭГ» – с чрезвычайно холодными и «чудными» проводящими гелями, как заметила Хоуп, – к вискам и лбам наших голов и груди с руками, вслед за чем мы с аккуратностью или «опаской» параллельно ложились на койки Камеры сна, аккуратно, чтобы не было накладок и чтобы не запутались сложные гнезда проводов, ведущих от накладок к серому монитору «приема» или «передачи» на колесиках, тихо гудевшему в северо-восточном углу Камеры сна. Техники «Команды сна» – некоторые из которых, как выяснилось, были студентами Медицинского отделения в близлежащем Университете Рутгерса, – в основном носили бесшумную, белую обувь и расстегнутые «лабораторные» халаты нараспашку поверх ежедневной или «штатской» одежды. К некоторому нашему удивлению, три из, видимо, «стеклянных» стен нашей Камеры сна в реальности оказались по пребывании в стенах Камеры зеркальными, так что мы изнутри не могли разглядеть техников или записывающее оборудование, тогда как четвертая, или последняя, стена интерьера представляла собой сложный видеоэкран или «проекцию» размером со стену с различными расслабляющими или убаюкивающими видами, «сценами» или картинами: поля кивающей пшеницы, журчащие ручьи, зимние ели, облаченные в свежевыпавший снег, лесные зверьки, покусывающие периодическую падалицу, приморские рассветы и так далее в подобном духе. Матрасы и одинокие подушки на койках-близнецах, как также оказалось, были обернуты целлофановым веществом и слышно поскрипывали по каждом движении, что я находил отвлекающим и каким-то несанитарным. Также койки содержали вдоль краев металлические бортики, которые казались выше и существеннее, чем бортики или края, присущие ассоциациям с более типичной «больничной» койкой. Назначенный на наш случай Сомнолог – доктор Пафян, с вышеописанным сдержанным видом, «сединой в голове» и сессильным черепом, – объяснил, что в число дисфункций сна некоторых пациентов входят сомнамбулизм или некие неистовые или даже потенциально опасные движения в разгар сна и что бортики на 65 см из матовой стали, приделанные к краям коек Камер, установлены по решению страхового андер-райтера Клиники Сна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы