Забвение истории – одержимость историей

Книга Ваквица не только описывает «связь семьи с некоторыми центральными событиями нынешнего столетия» (от восстания племени гереро до Аушвица, Руди Дучке и студенческой революции), она обращается и к давней истории. Роман воссоздает семейную летопись вплоть до Средневековья, прослеживает судьбу родственников, которые эмигрировали в США. Особенно знаменателен фрагмент, посвященный истории протестантов. Он включает в себя эпизоды, связанные с гонениями на эмигрантов и с их эмиграцией, а также «взгляд изнутри» на пиетистское визионерство, которое проявилось в немецком идеализме. Иоганн Готлиб Фихте, написавший основополагающий текст немецкого национализма, принадлежит именно этой традиции. В его манифесте Штефан Ваквиц узнает кредо своего деда: «Знал ли дед „Речи к немецкой нации“, не ведаю. Зато Фихте моего деда знал и в своей зеленой книжице (философские тексты, опубликованные издательством Феликса Майнера. – А. А.) описал его таким, каким Андреасу Вакцицу надлежало быть как настоящему немцу: глубоким и серьезным протестантом, смелым, по-детски наивным, искренним, непреклонным, надежным, а главное, совершенно иным, чем всяческие французы, англичане или негры» (172).

Полемизируя с Фихте, Штефан Ваквиц опирается на другую протестантскую традицию, которая также оставила свой след в его семейной истории. В том же ангальтском доме приходского священника (неподалеку от Аушвица), где в двадцатых годах жил дед и где родился отец, некогда рос будущий философ Фридрих Шлейермахер, который противопоставил аподиктическим тезисам Фихте и мифическим истокам его герменевтики свое гибкое и ироничное искусство интерпретации и перетолкования текстов и традиций. Ваквиц также противопоставляет в качестве эффективного средства критики немецкой традиции другую немецкую традицию. С помощью Шлейермахера (и Рорти) Ваквицу удается избавиться от зловещих призраков радикального национализма. Кредо внука содержит в себе идею экзорцизма. Она заключается в понимании того, что «самого себя и других приходится постоянно конструировать заново в нескончаемом благожелательном совместном повествовании» (182).

Но вернемся к образу цепи. Невротик в семейном романе Фрейда пытается уйти от своей идентичности, приписывая себе в воображении чужие биографии. Ваквиц также не чужд подобным фантазиям, смысл которых выражается словами: «Я не тот, кто я есть». По его признанию, в этой фразе содержится возможность счастливого избавления от той жизни и личности, которая нам суждена (187). При этом Ваквиц имеет в виду не эскапистские фантазии ребенка с его мечтами о гламурной жизни, а стирание идентичностных границ между поколениями. Он замечает, что отцовские и дедовские воспоминания «входят в его собственную память, причем вливаясь в ее столь глубокие слои, где все воспоминания на самом деле едины и неразделимы». Образ, который он для наглядности использует, – это не цепь, а телескоп. «По утверждению социологов, изучающих проблему поколений, воспоминания и грезы отцов, сыновей и внуков включены друг в друга подобно сочленениям телескопической трубы; поэтому, вероятно, никто не проживает свою глубинную жизнь совершенно один» (187, 189). Образ телескопа, которым пользуются психоаналитики, чтобы охарактеризовать механизм передачи травматической памяти от поколения к поколению, Ваквиц связывает с возможностью счастливого избавления. В этих словах содержится желание найти семейные образцы для подражания, обеспечивающие внутрисемейную, генеалогическую преемственность по мужской линии, которую Слотердайк считает для «поколения 68-го» совершенно невозможной. Ваквиц сознает, что мечта об абсолютном разрыве была несбыточной и что эйфория отрицания негативно повлияла на развитие его собственной идентичности. «Жизнь моего деда, передача его воспоминаний через моего отца и меня моему сыну – это история солидарности. <…> Просто я не знал и не знаю до сих пор, что мне делать с этой солидарностью. Поэтому я принялся искать новые солидарности, чтобы обрести желаемую предысторию вместо реальной» (91). Семейная цепь поколений остается для Штефана Ваквица амбивалентной: она влечет к себе и одновременно ужасает. Эта цепь внушает мысль о разрыве, но и о преемственности, которая требует трудного осознания глубинных связей. Чтобы заново определить свое место в семейной истории, автору пришлось разобраться прежде всего с негативными процессами этой истории. Для этого необходимо превратить сковывающую цепь в такую связующую линию, по которой жизненная энергия поступает из прошлого в будущее.

Резюме