Забвение истории – одержимость историей

Обо всех этих слоях истории свидетельствуют названия берлинских улиц и площадей. В структуре городских топонимов примечательна не только ее многослойность, но и характерные для палимпсеста многократные стирания и переименования названий. Каждая смена политической системы вела к переименованиям, посредством которых новый правящий режим осуществлял свою ревизию многослойной истории. Гетерогенные исторические слои хотелось объединить неким общим посланием. «Переименование улиц, – пишет Дитер Симон, – является желанным трофеем всех победителей. Так, в провинциальном городке, где прошла моя юность, Парижская улица вдруг стала называться улицей Шлагетера (Фридрих Шлагетер, 1900–1952, один из руководителей СА. – Примеч. пер.), а прозаичное наименование Вокзальная улица сменилось на напыщенное «улица СА». Спустя двенадцать лет предпочтение было вновь отдано французской столице»[488]. После сорокалетнего существования ГДР особенно Берлин ощутил потребность в «обратных переименованиях», которые, по выражению Симона, производились «с экзорцистским радикализмом». С 1951 по 1995 год адресом Университета имени Гумбольдта служила Клара-Цеткин-штрассе, названная в честь знаменитой представительницы женского социалистического движения. Затем было решено вернуть этой улице прежнее название, существовавшее с 1822 по 1951 год: Доротеенштрассе. Поборница женских прав была вынуждена уступить супруге бранденбургского курфюрста XVII века: новая история и ее идентификационный символ были поглощены историей более старой. Но наблюдаются и противоположные тенденции. В 2004 году по инициативе газеты «taz»[489] часть улицы, с 1734 года носившей название Кохштрассе, была переименована в Руди-Дучке-штрассе. А за десять лет до этого северная часть бывшей Линденштрассе стала называться Аксель-Шпрингер-штрассе. Теперь на границе районов Кройцберг и Фирдрихсхайн встречаются Руди Дучке и Аксель Шпрингер. Это особенно наглядный пример того, как история завоевывает пространство. Неподалеку от концерна Шпрингера, где раньше студенты устраивали массовые беспорядки, где летали булыжники и «коктейли Молотова», теперь безмятежно соседствуют два уличных указателя с именами бывших непримиримых политических противников.

Название улицы легко изменить росчерком пера, памятник можно демонтировать (как статуи Ленина) или придать ему иной смысл (что было сделано с мемориалом «Нойе Вахе»), а вот городские здания гораздо упорнее сопротивляются символической перекодировке. Их можно снести или перестроить, но полностью стереть следы непросто. Берлинский палимпсест сохранил в себе те слои времени, о которых не хотелось вспоминать после войны. Когда в семидесятых годах начался ремонт Музея прикладного искусства и ремесел, известного как Мартин-Гропиус-Бау, это пробудило исторический интерес к его окружению. В отличие от представителей «избирательного историзма», не желающих затрагивать недавнее прошлое, активисты движения «исторических мастерских» начали несанкционированные раскопки на близлежащей территории, где оставались развалины Главного управления имперской безопасности. В результате раскопок на этом месте возник мемориальный информационно-выставочный центр «Топография террора», который вместе с Мемориалом жертвам Холокоста и Еврейским музеем напоминает о травмах, оставленных в сердце Берлина[490].

Борьба за новый центр

Борьба за историческую политику, осуществляемую в Берлине, не ограничивается работой над упомянутыми архитектурными сооружениями, которая велась в канун нового тысячелетия. Если в Бонне обсуждаются вопросы консервации, связанные с его прежним статусом временной столицы, то Берлин, прощаясь со своим временным статусом, настраивается на новое будущее. Планирование будущего предполагает, что необходимо делать инвестиции в вечность и далекие перспективы, поэтому ведется не только широкомасштабное новое строительство, но и дорогостоящая работа по реставрации и реконструкции. Строительные краны стали символом Берлина, который обновляет свой облик, примеряя на себя имидж глобальной метрополии. В 1998 году на Потсдамской площади возвысился «Новый Голливуд» Берлинской республики, появилась внеисторическая зона в стиле хай-тек, отданная современному бизнесу, потребительской культуре и развлечениям. Вальтер Ратенау некогда предсказывал, что если нацисты придут к власти, то Потсдамская площадь вскоре превратится в пустырь с выгоном для овец. То, что могло бы показаться идиллической картинкой, на самом деле было апокалиптическим пророчеством. Ратенау почти угадал послевоенную реальность: в те годы, когда Берлин был разделен, на этой площади перерабатывались руины разрушенных зданий. О том, как выглядела Потсдамская площадь, можно судить по кинофильму Вима Вендерса «Небо над Берлином», где среди руин, запустения и строительного мусора появляется новый Гомер как последнее воплощение памяти этого места.