Забвение истории – одержимость историей

На нынешних стройплощадках опять противостоят друг другу «homo conservator» и «homo investor», как это происходит, например, в романе Нормана Олера с лаконичным названием «Центр» (2001). Он повествует о подлежащем санации здании в квартале Хакешер Маркт, где появляются призраки прошлого. «Представь себе, ты производишь необходимые земляные работы и вдруг натыкаешься на нечто весьма неаппетитное. На борцов Сопротивления. Тут же начинаются дискуссии, а этого не хотят те, кто здесь вкладывает деньги». Сам инвестор добавляет: «Отсюда и возникает идея полной расчистки – чтобы избежать проблем с фундаментом»[491]. Борьба за центр Берлина разгорелась давно. Она идет не только между инвесторами и консерваторами, в ней все больше участвуют теоретики и практики символической и исторической политики. Наглядным символом этой борьбы служит проект по воссозданию Городского дворца[492].

Восстановление и реконструкция

Слово «восстановление» звучит сегодня совсем иначе, чем это было в период послевоенной модернизации. Речь идет уже не о развитии инфраструктуры и не о решении первоочередных проблем жизнеобеспечения, а о вопросах национального самовосприятия. В конце концов, после сорока лет временного разделения страны приходится возвращать ей то, что было утрачено, – ее столицу. Конкретная постановка проблемы выглядит сегодня уже не в виде вопроса «снос или консервация?», а в виде альтернативы «сохранение status quo или реконструкция?». Необходимо найти место не для нового будущего, а для исторической памяти. От историзма XIX века эта опция отличается тем, что прошлое возвращают в настоящее уже не стилистическими цитатами, как это сделано репрезентативными зданиями на венской Рингштрассе, а посредством миметической реконструкции отдельных исторических сооружений. Место для реконструкции этих утраченных сооружений обычно не пустует, поэтому приходится принимать решение о судьбе других исторических зданий. Подобные вопросы актуальны не только для центра Берлина, но и для других немецких городов, в частности для Дрездена и Лейпцига. В Дрездене, например, обсуждают, что делать с площадью Ноймаркт, чтобы объединить ее в барочном стиле с восстановленным храмом Фрауэнкирхе. Если план реконструкции Дрездена, где в центре города пустовало необходимое пространство, предусматривал возможность «пожертвовать» лишь пристройкой к зданию полицайпрезидиума, то в Лейпциге пришлось делать выбор между новым университетом и взорванным в 1968 году храмом Паулинеркирхе. В Берлине, городе-палимпсесте, такие проблемы привели к дискуссии о консервации, сносе и восстановлении. Вопрос стоит о том, с каким объемом гетерогенной истории способен справиться город, каким из накопившихся здесь слоев времени следует отдать приоритет? Ведь история не только накапливает слои времени, она является пластичной массой, вид которой, если позволяют ресурсы, определяет современность.

Миллионы жертв войны, Холокоста, принудительных депортаций или бегства из родных мест нельзя воскресить, а вот камни можно сложить заново и восстановить разрушенное. Теория архитектуры проводит различие между копией, частичной реконструкцией, имитацией, восстановлением и реконструкцией. Под «восстановлением» подразумевается воссоздание архитектурного сооружения вскоре после его разрушения из сохранившихся элементов, а «реконструкцией» называется воспроизведение утраченного на основе визуальных, письменных или предметных источников. Нередко реконструкция как бы превращается в сознании населения «обратно» в оригинал, как это произошло, например, с историческим центром Мюнхена или с Оперой Земпера в Дрездене. Поколения, знавшие истинное положение дел, уходят; со временем реконструированное здание аутентифицируется само по себе[493].