Этим подъемом, энтузиазмом по отношению к будущему объясняется то, что сегодня все еще трудно понять: в шестидесятых годах ученые, столь разные по своему биографическому опыту, сумели объединиться в творческий коллектив, который среди прочего основывался на тесных дружеских отношениях. При всех различиях жизненного опыта все участники объединения «Поэтика и герменевтика» хотели одного и того же, а именно – «нового начала». Столь прочный консенсус помогал сплочению творческого коллектива, придавал ему единый профиль, общее направление. Они пережили войну, хотели учиться и заниматься наукой, созидать новое. Дирк Мозес говорил о «поколении 45-го», Гельмут Шельски называл их «скептическим поколением». Никлас Луман, родившийся в 1927 году и тоже являвшийся членом объединения «Поэтика и герменевтика», воплощал этот скепсис своим конструктивистским мышлением. Мир теории систем – это мир, «внутренне и внешне падающий в бездну, мир, который может удержать себя только сам, но и способный также изменить все устойчивое, что оказалось непригодным для общественной ориентации»[127]
.Однако звездный час для этого поколения настал лишь тогда, когда его представители сами заняли профессорские кафедры. Творческий коллектив, который работал более двух десятилетий и привлек лучшие умы страны, не имел единой научной программы, но его консолидировали особый академический стиль и общие культурно-политические интересы. Его программу можно охарактеризовать тремя тезисами. Для поколения, испытавшего на себе индоктринацию национал-социализма и пережившего войну, на первом месте стояло отвращение к политизации научной мысли. Эта установка сочеталась, во-вторых, с притязаниями на исключительность и элитарность. В-третьих, отсюда возникал культурно-политический посыл к разрыву с консервативными традициями, к прокладке новых путей, к смелым экспериментам, к внутреннему перевороту в университетах и гуманитарных науках. Молодые профессора осуществили кардинальный разрыв не повсеместно, политизированно и насильственно, как это пыталось сделать «поколение 68-го», а посредством институциональных реформ, за счет блестящей интеллектуальности, формирования элит и высокого профессионализма. Для новоиспеченных профессоров альянс с молодежью был немыслим не столько потому, что теперь они сами стали частью истеблишмента, сколько из-за их неприятия политизации науки. Детство и юность их поколения были насквозь политизированы пребыванием в гитлерюгенде, поэтому они хорошо понимали ценность скепсиса, сомнения, рефлексии, а также деполитизации институтов.
Поколения, пишет Дирк Мозес, «являются коллективными акторами, которые формируются под воздействием схожего жизненного опыта и одинаковых интерактивных паттернов; при всех отличиях каждого индивидуума в отдельности поколение заявляет о себе в качестве исторически влиятельной силы»[128]
. В шестидесятых годах пробил звездный час «поколения 45-го»: приметами духовного и институционального обновления стало учреждение Билефельдского и Бохумского университетов, а также новаторского Констанцского университета. Это могут засвидетельствовать те, кто, как и я, начинал в них учебу в шестидесятых годах. Резкий рывок пережили тогда все изучавшиеся мной научные дисциплины. Филология продолжала характеризоваться позитивистским подходом, высоким штилем, традиционным почитанием классиков, но от этого разительно отличалась «современная» программа с ее транснациональным горизонтом, передовой теорией и новой амбициозной постановкой проблем. Эта программа ассоциировалась с выпусками сборников из серии «Поэтика и герменевтика», с фирменным знаком качества Констанцской школы, с именами Ханса Роберта Яусса и Вольфганга Изера. Именно об этом следует помнить в свете новых разоблачений.