Забвение истории – одержимость историей

Ныне забывают, что движение в гуманитарных науках, связанное с Констанцской школой и объединением «Поэтика и герменевтика», было частью «интеллектуального основания ФРГ» (Клеменс Альбрехт). Есть ясная причина, из-за которой сегодня все видится иначе. При ретроспективном взгляде все заслуги приписываются «поколению 68-го», которое в качестве исторического актора столь бунтарски и действенно реализовало свою программу разрыва с нацистским прошлым в семьях, на улицах и в институтах. Этот разрыв, совершенный «поколением 68-го», полностью затмил собой тот разрыв с нацистским прошлым, который осуществило «поколение 45-го». Именно здесь оба обновленческих движения радикально отличаются друг от друга. «Шестидесятники» стремились прекратить замалчивание прошлого, а «поколение 45-го» продолжало это замалчивание. Теолог Юрген Мольтман (р. 1926) так объяснял это молчание в документальном фильме, посвященном поколению «юных зенитчиков»: «От следующего поколения, разоблачавшего нацистский террор и коричневое прошлое Тюбингенского университета (разоблачения начались в 1966 году), я отличался тем, что чувствовал свою совиновность. Хотя к соучастию нас принуждали, мы все-таки принадлежали к тому поколению. Поэтому я не мог так свободно встать над членами нацистской партии, моими коллегами по факультету и т. д. Это пришлось делать следующему поколению. Мы оказались в промежутке, между тем отношением к отечеству, которое исповедовали наши отцы, и свободой наших детей, обличавших преступления нацистов. Поэтому мы чувствовали себя сопричастными и совиновными»[129].

Здесь затронут именно тот момент, когда следующие поколения до сих пор требуют продолжить обращение к еще не открытым страницам темного прошлого, чтобы разобраться с ними. Существуют отчетливые различия между тем, кто, принадлежа к поколению «юных зенитчиков», становился в детстве фанатичным приверженцем нацистского режима, но делал это все-таки под давлением пропаганды, и теми, кто сознательно и добровольно выстраивал свою военную карьеру. Среди служивших в войсках СС также есть различия, что явствует из сравнения Яусса с Гюнтером Грассом, который был на шесть лет моложе. Существует различие даже между Яуссом и бывшим директором Ахенского технического университета Гансом Шнейдером[130], который сделал себе политическую карьеру при национал-социализме, работал пропагандистом в отделе культуры эсэсовской организации Аненербе, а после войны, изменив фамилию Шнейдер на Шверте, подделал документы, чтобы избежать уголовного преследования. Все участники объединения «Поэтика и герменевтика» поступили в университеты уже после войны и смогли начать жизнь заново, параллельно со становлением новой федеративной республики. Они смотрели вперед, выдвигались на ключевые роли среди строителей нового будущего и не хотели, оглядываясь назад, разбираться с бременем личного прошлого и рассказывать собственные истории.

Фаза вторая: нарушение молчания в 1980-е и 1990-е годы

Многое из того, что было пережито представителями этого поколения, объединяло их, но не было рассказано. Об этом заговорил сам Яусс, когда в девяностых годах несколько ослабил наложенный на себя обет молчания. В связи с 50-летием окончания Второй мировой, которое отмечалось 8 мая 1945 года, некоторые из участников объединения «Поэтика и герменевтика» – среди них Райнхарт Козеллек и Арно Борст – опубликовали в газетах свои воспоминания. Яусс не принадлежал к их числу. Тем более сильное воздействие оказали на него воспоминания его коллеги Арно Борста; они даже вызвали у Яусса некоторую зависть, что выразилось в следующих словах его личного письма Борсту: пишу Вам, «потому что Ваше свидетельство о разделенных, но так и не высказанных тогдашних переживаниях произвело на меня сильное впечатление». В этом письме Яусс в общих чертах и характерном апологетическом стиле рассказывает коллеге свою биографию военных лет, когда он служил в войсках СС[131].

Яусс выбрал для себя форму приватного письма вместо публичного рассказа и уже тем более «признания» в газете. Рамки молчания несколько ослабли, поскольку тема войны широко присутствовала в СМИ и вернулась в общественное обсуждение. Однако в то же время немецкая мемориальная культура, сфокусированная на Холокосте, чрезвычайно сузила нормативные рамки для публичного разговора о военных биографиях.