Забвение истории – одержимость историей

Больная совесть, к сожалению, слишком распространенное явление. Это модная болезнь, поэтому не стоит миндальничать с нынешними «мнимыми» больными и их памятью. Нельзя то, что было, ради того, что будет, просто сунуть в выдвижной ящик подсознания.

Э. Кёстнер. Май 1946

…но одно несомненно,

Что время отнюдь не целитель – больного уж нет.

Т. С. Элиот. Четыре квартета. 1943

Со времен Аушвица не прошло и дня.

М. Вальзер. Освенцим, и несть ему конца. 1979

Введение

Сколько истории нужно человеку? Не слишком много и не слишком мало, говорил Фридрих Ницше в семидесятых годах XIX века. Слишком много вредно для жизни; недостаточность истории умаляет достоинство человека. «Только благодаря способности использовать прошедшее для жизни и бывшее вновь превращать в историю, человек делается человеком; но в избытке истории человек снова перестает быть человеком»[157]. Все зависит от меры и правильно выбранного времени. «Веселость, спокойная совесть, радостная деятельность, доверие к грядущему – все это зависит как у отдельного человека, так и у народа от того, – подчеркивает Ницше, – умеет ли он одинаково хорошо вовремя забывать, как и вовремя вспоминать»[158]. Ницше называл свои размышления о памятовании и забвении «несвоевременными». Он выступал против «того могущественного тяготения нашего времени к истории, которое, как известно, ясно обнаружилось за последние два поколения, в особенности среди немцев»[159]. Действительно, XIX век характеризовался забвением истории и одновременно одержимостью историей. От Романтизма до Вильгельмовской эпохи каждое очередное политическое и художественное поколение открывало для себя все новые подходы к прошлому. Ницше не принимал избыточности и всевластия истории. Вместо того чтобы высоко ценить историческое образование, которым так гордилась эпоха, он видел его изъяны и даже недуги. Его диагноз гласил: «Мы все страдаем изнурительной исторической лихорадкой»[160], которая истощает творческую энергию и лишает молодое поколение способности созидать будущее по собственному разумению. «Историческое образование может считаться целительным и обеспечивающим будущее, только когда оно сопровождается новым могучим жизненным течением, например нарождающейся культурой, т. е. когда оно находится во власти и в распоряжении какой-нибудь высшей силы, а не владеет и распоряжается самостоятельно»[161].

Что сказал бы Ницше, если бы пережил вместе с нами ту одержимость историей, которая охватила немцев с восьмидесятых годов ХХ века? Как откликнулся бы он на те эмоциональные и возбуждающие эмоции исторические дискуссии, которые на протяжении двух последних десятилетий занимали западно-, восточно– и общегерманскую общественность? Как воспринял бы он лавину исторических выставок, привлекавших в Берлине, Бонне, Дрездене и иных городах миллионы посетителей? Какими колкими репликами отозвался бы он на множество исторических художественных фильмов, на исторические документальные драмы, а также на необозримое количество научной литературы, посвященной исторической тематике? Как истолковал бы он нашу одержимость перед лицом того исторического забвения, которое, по свидетельству современников, царило в ФРГ на протяжении шестидесятых и семидесятых годов? И как отреагировал бы он на то обстоятельство, что основной исторический интерес сосредоточился на определенном промежутке времени, а именно на периоде национал-социализма?

Нам это неизвестно. Однако можно предположить, что Ницше нашел бы слова полные скептицизма или даже резкого осуждения по отношению к нынешней «исторической лихорадке». Вероятно, он принялся бы размышлять, что означает для отдельного человека, целых народов или культур «вовремя» вспоминать о своем прошлом и «вовремя» забывать о нем. Чем объясняется мемориальный марафон, ныне устроенный немцами, – календарными датами, окончанием столетия? Хотят ли они разобраться в себе до наступления нового века, тем более нового тысячелетия? Или же повышенный интерес к истории связан с сегодняшней неуверенностью, с проблемой ориентиров, с утратой представлений о будущем и верой в него?