Забвение истории – одержимость историей

У нас нет Ницше. Зато у нас есть множество зафиксированных наблюдений, свидетельств, размышлений, которые мы можем проанализировать, чтобы прийти к выводу о том, что нам делать сегодня с историей и ее закулисной стороной. Никакая прежняя эпоха и нация, никакое поколение не подвергались прежде такой рефлексии, и никогда они сами не занимались подобной саморефлексией относительно собственного прошлого; сама историческая память сделалась в последние годы предметом культурологических исследований. Самонаблюдения пользуются высокой конъюнктурой не только в психиатрии, но и в политическом интеллектуальном дискурсе. Памятование сделалось – причем не только в историографии – авторефлексивным процессом; занимающиеся воспоминаниями тут же сообщают, зачем они это делают и делают именно в такой форме. Это касается особенно памяти о национал-социализме, что продемонстрировала недавняя дискуссия между Мартином Вальзером и Игнацем Бубисом, вызвавшая сильное публицистическое эхо.

Их спор запустил, по словам Франка Ширрмахера, выступившего секундантом на финальной дуэли обоих контрагентов, некий процесс, который сами дебаты не сумели прояснить. Значительный публичный эффект этих дебатов был обусловлен их высокой эмоциональностью, острой полемичностью, личной вовлеченностью. Многие выступления пытались прояснить ситуацию, однако жанр газетной статьи или читательского письма не позволяет детально и глубоко обсудить поставленные вопросы.

Через десять месяцев дебаты переместились с газетных полос на книжные страницы. Наряду с самой речью Вальзера готовится к печати ряд критических исследований, посвященных развернувшейся полемике[162]. Дебаты послужили поводом для основательного исследования немецкой мемориальной истории. При ближайшем рассмотрении мемориальная история предстает перед нами в виде хитросплетения разнообразных и противоречивых воспоминаний, различающихся своими ритмами и направленностью. В этом хитросплетении сходятся воспоминания индивидуумов и поколений, победителей и побежденных, жертв и преступников. Отчасти официально удостоверенные, отчасти неофициальные, они создают настолько хаотичную картину, что ее сложно упорядочить; поэтому сам мемориальный процесс в принципе нельзя подытожить. Какие воспоминания начинают превалировать в этом хаосе и обретают на некоторое время особую значимость, оттесняя другие воспоминания на задний план? Как традируются воспоминания и как они изменяются? Кто является носителем воспоминаний, как взаимодействуют горизонты памяти различных поколений?

Вторым лейтмотивом данной книги служит различение между культурой стыда и культурой вины. Эти концепты, заимствованные из антропологических исследований, способны помочь в описании ценностного климата западногерманского общества благодаря таким ключевым понятиям, как «позор» и «честь», «вина» и «искупление». Эти понятия символически соотнесены с (отчасти противоречивыми) ценностными комплексами и нормами поведения; они формируют ментальные структуры, определяют восприятия и воспоминания. Спор между Вальзером и Бубисом, состоявшийся в 1998 году, дает возможность проследить эволюцию мемориальной истории начиная с 1945 года на основе публикаций в журналах, которые издавались по лицензиям оккупационных властей. Эти публикации ранних послевоенных лет являются важным источником для анализа коллективной проработки опыта, отторжения или сохранения воспоминаний, а также конструирования новой немецкой идентичности. В тогдашних дебатах нетрудно опознать темы и топосы, которые будут фигурировать в споре между Вальзером и Бубисом, состоявшемся в 1998 году. Ключевые вопросы нынешнего времени приобретают более ясные очертания при взгляде на них через призму исторических свидетельств.

История в памяти

Воспоминание как возбудитель