Забвение истории – одержимость историей

Но не дано нам и избавиться от парадоксов забвения. Так, например, мы уже никогда не забудем, что испанцу, затеявшему процесс в Европейском суде, решение которого ознаменовало собой эпохальный поворот в информационной политике, некогда пришлось участвовать в принудительном аукционе, где продавалось имущество банкрота. Этот парадокс, на который еще в 1988 году указал Умберто Эко, получил название «эффекта Стрейзанд». Согласно немецкой Википедии, он подразумевает ситуацию, когда «попытка скрыть нежелательную информацию или устранить ее привлекает к ней повышенное публичное внимание, в результате чего достигается обратный эффект, а именно – данная информация становится известной гораздо более широкому кругу лиц. Эффект получил свое название по имени киноактрисы Барбары Стрейзанд, безуспешно пытавшейся взыскать через суд с фотографа Кеннета Адельмана и провайдеров Pictopia.com 50 млн долларов США за размещение на их сайте аэрофотоснимка ее дома, который находился среди 12 тысяч других сфотографированных домов на калифорнийском побережье. Но тем самым киноактриса сама установила связь между собой и снимком дома, что привело к тиражированию фотографий в интернете по принципу снежного кома.

Заключение

Наибольшая часть утрачивается – таков фундаментальный опыт устного традирования текстов и культурных практик, которые не стабилизируются жесткими ритуалами и особыми технологиями сохранения. Это наглядно отобразил еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии Шмуэль Йосеф Агнон в хасидской легенде, воспроизводящей стадии постепенного забвения. Речь идет о магическом ритуале раввинов, с помощью которого они на протяжении четырех поколений испрашивали совет у Бога, для чего на особой лесной поляне разжигался огонь, произносились молитвы и исполнялось трудное «тайное дело на благо существ человеческих». Последний из раввинов оглядывается на череду утрат: «Мы больше не умеем разводить огонь, мы не знаем молитв, мы не помним места в лесу, но мы можем поведать историю». Легенда Агнона вновь подтверждает важность различия между частичным и полным забвением, совсем в духе святого Августина, который считал, что мы еще не полностью забыли то, о чем мы хотя бы помним, что мы это забыли. Гершом Шолем завершает приведенной хасидской легендой книгу об основных течениях иудейской мистики; этой книгой он воскрешает в научном дискурсе древнюю традицию для новой интеллектуальной жизни[153].

Забытое не частично, а полностью – выпадает из экономики памяти; по мнению Августина, забытое полностью мы не можем искать даже в качестве утерянного. Однако динамика культурной памяти возвращает порой из забвения нечто, чего мы даже не искали в качестве утраченного, что уцелело до наших дней в виде материального наследия: например, еврейские рукописные свитки, сохранившиеся в глиняных кувшинах на побережье Мертвого моря, или изображения и текст Эхнатона, которые после его смерти в XIV веке до нашей эры были подвергнуты полному забвению (damnatio memoriae) и лишь в XIX веке новой эры шаг за шагом возвращались археологами в культурную память человечества. Точно так же творческое наследие художника, а еще реже художницы, обнаруживается позднее, чтобы занять свое место в каноне изобразительного искусства и музеях. «Несколько месяцев назад мы торжественно отмечали двадцать пятую годовщину смерти Валентина Талаги. Но лишь немногие боннские ценители живописи знают это имя. Это несправедливо, ибо среди боннских художников XX века ему должно быть отведено достойное место»[154]. Неожиданно обнаруженные у его племянницы картины художника позволили лучше разглядеть и оценить почти забытое творческое наследие Валентина Талаги. «При выборе своей будущей вдовы художнику надлежит быть крайне осмотрительным», – написал журналист Вольфганг Эберт[155]. Ведь этой женщине, которая призвана, подобно древнеегипетской богине Исиде, сдерживать процесс разложения ее супруга Осириса, уготована роль хранительницы. Она предотвращает полное забвение, поскольку вместе с галереями и музеями обеспечивает продолжение жизни художника после смерти, публикуя его письма, фотографии, альбомы эскизов и каталоги работ. Между памятованием и забвением открываются неожиданные пространства их взаимодействия.