Читаем Забвение истории – одержимость историей полностью

Личные воспоминания существуют не только в определенном социальном окружении, но и внутри специфического горизонта времени. Этот временной горизонт задается сменой поколений, которая происходит с периодом около сорока лет, заметно изменяя мемориальный характер общества. Некогда преобладавшие или репрезентативные настроения перемещаются с центрального места на периферию. Оглядываясь назад, мы замечаем: бытовавший ранее комплекс переживаний и ценностей, надежд и навязчивых идей, скрепленный невидимой сетью воспоминания, развеялся. Еще более глубокая цезура наблюдается через 80–100 лет. Это тот период, когда вместе сосуществуют несколько поколений – обычно три, максимум пять; благодаря непосредственным личным контактам они образуют единую общность жизненного опыта, воспоминаний и рассказанных историй. Подобная «память трех поколений» является значимым горизонтом для личных воспоминаний. Они не могут существовать без этой рамочной основы, а поскольку через 30–40 или 80–100 лет такая рамочная основа исчезает, то у коммуникативной памяти есть жесткое временнóе ограничение. Поэтому применительно к коммуникативной памяти можно говорить о кратковременной памяти общества.

С точки зрения индивидуальной памяти однородная конструкция «истории» рассыпается на множество фрагментарных и противоречивых жизненных опытов. Ведь воспоминания столь же ограниченны и пристрастны, как и перспективы восприятия или оценки воспринимаемого. Особенно показательны различия в отношении к пережитому в годы Второй мировой войны у мужчин и у женщин, что выглядит так, будто речь идет о разных войнах[182]. Впрочем, подобные оценки не являются сугубо индивидуальными, поскольку они опять-таки в значительной мере связаны с ключевыми историческими событиями, общественной градацией ценностей и культурными инерпретативными моделями. Это означает, что на индивидуальную память влияет более широкий горизонт поколенческой памяти не только в смысле временнóго диапазона, но и в формах проработки исторического опыта. Горизонт поколенческой памяти сводит различные индивидуальные воспоминания в целостность коллективного опыта. Эксплицитные субъективные воспоминания встроены в имплицитную поколенческую память.

Поколения характеризуются «общностью мировосприятия и мироосвоения»[183]. В качестве «примерно равновозрастных общностей» поколения осознают свое отличие от предшествующих и последующих поколений. «Поэтому коммуникация между поколениями всегда затрагивает границу понимания, обусловленную темпоральной природой переживаний. Возраст разделяет поколения непосредственно экзистенциальным образом, ибо нельзя выскочить из своего времени»[184]. Вальзер по-своему указывал на границу между поколениями как на границу понимания. Он настойчиво говорил, что нельзя «сторговаться» относительно своих воспоминаний. Невозможно задним числом попросту устранить в опыте различие между прошлым и настоящим. Уже за десять лет до публикации своего автобиографического романа «Плеск фонтанов» Вальзер четко сформулировал дилемму собственных воспоминаний: «Я чувствую, что не могу своевольно обращаться с моими воспоминаниями посредством знаний, приобретенных позже. <…> Образы (моих воспоминаний. – А. А.) недоступны для каких-либо назиданий. Все, что я узнал позднее, не изменит воспоминаний. Приобретенные знания о кровавой диктатуре – это одно, а мои воспоминания – это другое. Впрочем, лишь до тех пор, пока я оставляю эти воспоминания при себе. Как только я собираюсь поведать о них кому-нибудь другому, я замечаю, что не могу передать их невинность. <…> Мне пришлось бы говорить о них так, как принято говорить о том времени сегодня. Поэтому от них не остается ничего, кроме говорящего сегодня. Одним человеком больше, говорящим о прошлом так, словно оно уже тогда было сегодняшним. <…> Поэтому большинство изображений прошлого рассказывает о настоящем»[185].

Вальзер описывает свое ощущение, согласно которому то, что мы называем «коммуникативной памятью», на самом деле вовсе не коммуникативно. Ведь словами можно донести лишь то, что будет встроено адресатом в горизонт его понимания. Для радикальной инаковости воспоминаний невозможен перевод, который одновременно не был бы фальсификацией. Сформулированная Вальзером дилемма автобиографического воспоминания возникает из-за того, что в его случае обычная граница понимания между поколениями усугубляется границей между различными политическими системами. Нельзя передать «невинность воспоминаний», ибо она утрачена из-за драматичной трансформации ценностей и опыта в связи с различиями между национал-социализмом и нынешней Германией. Если человек не готов адаптировать свои воспоминания к действующему ныне нормативному консенсусу, они останутся неартикулированными.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука