Забвение истории – одержимость историей

В коммуникативной памяти, которая всегда связана с поколенческой памятью, уже пересекаются индивидуальная и коллективная память. Однако говорить о коллективной памяти в точном смысле слова можно лишь на втором уровне. Этот уровень достигается осознанием определенных условий и границ, сохраняющих его контент за счет продления естественных сроков амортизации этого контента. Тем самым коллективная память представляет собой больший масштаб поколенческой памяти, которая без подобных обеспечительных условий распадалась бы снова и снова с уходом из жизни носителей поколенческой памяти. За счет чего коллективная память становится транспоколенческой, социальной, долговременной памятью общества? Ответ гласит: за счет связи с возникновением политического коллектива, солидарного сообщества. Память и коллектив взаимно поддерживают друг друга. Коллектив является носителем памяти, а память стабилизирует коллектив. Примером этому служат нации, которые конституировались и стабилизировались в XIX веке посредством коллективной памяти. Коллективная память – это политическая память. В отличие от диффузной коммуникативной памяти, которая сама собой формируется и вновь исчезает, коллективная память управляется извне и характеризуется сильной гомогенизацией.

Коллективной памяти свойственны содержательный минимализм и символический редукционизм. Зачастую речь идет об одном-единственном событии, которое становится памятно-значимой «иконой», символизирующей собою весьма многогранный и сложный исторический эпизод. Память победителей, как и память побежденных, склоняется к сильной аффектации по отношению к историческим датам, вырабатывая иммунитет против альтернативного восприятия истории. Коллективная память устанавливает при этом такую симметрию между прошлым и будущим, чтобы определенным воспоминанием легитимировать те или иные притязания. Сформулированный Эрнстом Блохом тезис «будущее нуждается в предыстории» актуализируется коллективной памятью таким образом, что стабилизация определенного воспоминания приводит к выработке четкого, однозначного ориентира для будущего; или, другими словами, коллективная память всегда представляет собой политически инструментализированную память.

Андрей Марковиц и Симон Райх дали наглядные примеры подобного типа памяти в своей книге «Немецкая дилемма»[190]. Они констатируют то, что со всей остротой запечатлелось в нашем сознании под воздействием войны в Косово: «Политика, опирающаяся на коллективную память, – совершенно реальная при всей невозможности количественной оценки этой политики и при всей трудности учета ее эффективности методами социологических опросов – является одним из решающих факторов в общественных дискуссиях»[191]. Политическая взрывоопасность состоит в том, что коллективная память придает историческому воспоминанию прочность «идеологического фундамента». Марковиц и Райх пишут: «Коллективная память представляет собой избирательное обращение к прошлому с целью легитимации наличествующих властных отношений». Или же их делигитимации. Ведь если присмотреться к парадигматическим образцам коллективной памяти, то обнаружится, что мы преимущественно имеем дело с памятью проигравших. Сербы, потерпев поражение от османских турок в битве 1389 года на Косовом поле, включили поминовение своих национальных героев в сербские святцы. После разрушения Второго храма евреи чтут память о падении крепости Масада, завоеванной в 73 году н. э. легионами Тита; ирландские католики вспоминают о сражении 1690 года на реке Бойн, когда они были разбиты войском английского короля; граждане Квебека помнят генерала Монкальма и поражение от английских колониальных войск в 1759 году. Публичным свидетельством этой памяти служат надписи на номерных знаках личных автомашин: «Je me souviens»[192]. Процитируем вновь Марковица и Райха: «неважно, кто был настоящим виновником преступления или его подстрекателем, национальная память всегда кристаллизируется вокруг чувства пережитой несправедливости и ощущения себя жертвой»[193]. Согласно афоризму Вальтера Беньямина, история всегда пишется победителями, поскольку они решают, что было якобы на самом деле и что сохраняет свою значимость. Однако с таким же основанием можно сказать: помнят историю – побежденные. Особенно в случаях отсутствия архивов и институтов историографии их место занимает императивная сила национальной памяти.