Забвение истории – одержимость историей

Поверх коммуникативной и коллективной памяти находится более высокий уровень культурной памяти. Череда этих понятий образует ступени все более высокой интеграции и все большего радиуса охвата в пространстве и времени. Подобно коллективной памяти культурная память необходима, чтобы передавать опыт и знания от поколения к поколению, формируя тем самым долговременную социальную память. Однако если коллективная память осуществляет стабилизационную функцию за счет радикального сужения содержания, высокой символической интенсивности и сильной психологической аффективности, то культурная память опирается на внешние медийные носители и институты. Решающую роль играет здесь перенос опыта, воспоминаний и знаний на такие носители информации, как письменность и иконические изображения. Если в коллективной памяти медийные носители используются лишь в качестве сигнала, памятного знака или обращения к общей воплощенной памяти (надпись на номерном знаке автомобиля, календарная дата в виде граффити на стене дома), то культурная память основывается на всем комплексе наследия символических форм. К носителям культурной памяти относятся такие артефакты, как тексты, картины и скульптуры, а наряду с ними пространственные композиции – памятники, архитектурные сооружения, ландшафты и, наконец, темпоральные структуры вроде праздников, обычаев и ритуалов. Все это составляет комплекс культурного наследия, которое нуждается в постоянной интерпретации, обсуждении и обновлении, чтобы адаптировать культурное наследие к насущным нуждам и требованиям настоящего времени. Вместе с тем наследие подлежит освоению посредством обучения. Культурная память приобретается благодаря обучению, которое базируется прежде всего на институтах образования. Если коллективная память обеспечивает устойчивость совместного опыта и совместной воли, то культурная память позволяет членам общества осуществлять коммуникацию в долгосрочной исторической перспективе, то есть далеко за пределами жизни одного человека, удостоверяя идентичность, возникающую благодаря транспоколенческой сопричастности культурному наследию и обширному историческому опыту. В силу своего медиального и материального устройства культурная память не допускает сужений, характерных для коллективной памяти. Контенты культурной памяти всегда сопротивляются как жесткой унификации, так и политической инструментализации, оставаясь принципиально открытыми для множества интерпретаций.

В качестве индивидуума, члена социальной группы и носителя культурной памяти человек сопричастен всем видам памяти. Поскольку они взаимно пересекаются, накладываются друг на друга, уместно говорить о «многоуровневой проблеме». При этом у каждого уровня есть свои особенности. От иерархии уровней зависит, какой из них заявляет о себе с большей силой. Уровень субъективного исторического опыта выводит на первый план многообразие и различие индивидуальных точек зрения, но одновременно осуществляет их привязку к исторически устаревшей и ставшей даже скандальной памяти старшего поколения. Мартин Вальзер выступает адвокатом этого уровня субъективного исторического опыта, защищая с прустовской эмоциональностью право на собственное живое восприятие событий прошлого и настаивая на категорическом отказе от их толкования задним числом.

Сужение многообразия индивидуальных и субъективных форм исторического опыта при его превращении в коллективную память происходит через усиление ее обязательности, что сопровождается цементирующей консолидацией (за счет иконизации и мифологизации), и позволяет использовать различные приемы политической инструментализации; такую политическую инструментализацию можно продемонстрировать на примере Холокоста, используемого в качестве учредительного мифа для государства Израиль, для формирования еврейско-американской идентичности и даже в случае с немецким «негативным национализмом». На уровне коллективной памяти противостояние между жертвами и преступниками не сглаживается, а, напротив, резко обостряется.