Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 2. Литераторы – адресаты пушкинских эпиграмм

Но у губернатора начались обыски, и кое-какие материалы показались Третьему отделению весьма интересными. У Филимонова хранилось небольшое количество бумаг, оставленных ему родственником, работавшим в Следственной комиссии по делу декабристов. Там была копия письма полковника Штейнгеля о конституции, а также переписка с декабристами Батеньковым и Муравьёвым. Для шефа жандармов, графа Бенкендорфа, этого оказалось вполне достаточно. «…Действитель-ный статский советник Филимонов прикосновенен к открытому в Москве в 1831 году Тайному злонамеренному обществу», – таков был окончательный вердикт графа. После содержания в Петропавловской крепости Филимонов был выслан с лишением имуществ и званий на жительство в город Нарву. От Сибири Филимонова спасло то, что бумаги были писаны не его рукой.

Оставшись без средств к существованию по иронии злой судьбы, Филимонов пробует зарабатывать себе на жизнь литературным трудом. Он очень много работает, пишет прозу, стихи, басни. Что-то оказывается изданным, а что-то до сих пор даже не подобрано в архивах. В конце жизни Владимир Сергеевич мучился от водянки и совсем ослеп. Умер Филимонов в 1858 году в полной нищете, то ли в Нарве, то ли в Москве, то ли в небольшом селе Мартышкино под Петербургом.

При составлении использованы издания:

Филимонов В. С.

Дурацкий колпак. части III, IV,V.

Санкт-Петербург. Типография Нейман и К. 1838 г.

Поэты 1820–1830-х годов. Том первый. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Ленинград. Советский писатель. 1972 г.

Все публикуемые тексты приведены в соответствие с правилами современного русского языка.

Из поэмы «Дурацкий колпак»

Беда от Идеалов в мире!
Романтики погубят нас.
Им тесно здесь, живут в эфире…
Их мрачен взор, их страшен глас,
Раскалено воображенье,
Пределов нет для их ума.
Ещё Шекспир – настанет тьма;
Ещё Байро́н – землетрясенье;
Беда, родись другая Сталь!
Всё так. В них бес сидит лукавый.
Но мне расстаться было жаль
С философической державой.

«О время!»

О время! Время! Враг! Губитель!
И благодетель, и целитель!
Твой яд врачующий помог душе больной…
Одно лишь время в том успело,
В чём не успел рассудок мой:
Томился я – оно летело,
Что изменялось, что старело…

«Зачем оставил я Кремля седого стены?»

Зачем оставил я Кремля седого стены?
В Москве бы чудно поживал:
Играл бы в клубе я, а в опере зевал;
Фортуны б ветреной не испытал измены…
Случилося не так.
Я тени всё ловил, смешной искатель славы.
Мне правду шепчет враг лукавый:
Дурацкий кстати вам колпак.

Из поэмы «Москва»

«С моею странною душою…»

С моею странною душою,
Как Вертер-Донкихот, боролся я с мечтою,
Руссо-фанатика читал;
В московском свете представлял
Сентиментальную любви карикатуру.
Петрарка новый, я пел новую Лауру,
И Яуза была Воклюзою моей…
Я в цвете юношеских дней
Дурак классический от скучного ученья,
Стал романтический дурак
От прихоти воображенья.

«Знавали ль вы Москву былую»

Знавали ль вы Москву былую,
Когда росла в ней трын-трава?
Я вам старушку нарисую.
Вот допожарная Москва:
Валы, бугры, пруды, овраги,
Домы на горках и во рвах,
Телеги, цуги, колымаги;
По моде юноши в очках
И дев и жён безлётных стаи,
Алины, Полиньки, Аглаи;
Ходячих сборище веков,
Старух московских допожарных
И допотопных стариков,
Рассказчиков высокопарных;
Толпы майоров отставных,
Белоплюмажных бригадиров,
Тузов-вельмож давно былых.

Из поэмы «Обед» «Однажды был такой обед»