Забытый. Москва

—  Обрисуй обстановку. И пусть на слуху все так и останется. Тайницкая, так тайницкая. Возиться дальше, колодец в ней, конечно, обязательно... Но ход из нее не делать. А сделать его (я все посмотрел и прикинул) в угловой, в Собакиной башне, к берегу Неглинки. Там удобней и незаметней всего. Но только уже после окончания стройки, когда и башня будет стоять, и колодец в ней будет отрыт, и вообще все устроено. Землекопов набрать из пойманных разбойников, обещать им свободу, чтоб лучше работали, а потом в честь окончания работ, на дорожку угостить как следует, бражкой напоить,., чтоб уснули с устатку...

—  И не проснулись.

—  Иначе нельзя, князь. Иначе опять вся Москва узнает, а за ней весь свет. А знать должны только Великий князь, ты и я. Впрочем, я  — это тоже совсем не обязательно, подумай о том на досуге.

—  Что?!!

Иоганн был совершенно серьезен:

—  Все будет зависеть от того, какое значение станете придавать этому ходу ты и Великий князь. Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Дмитрий смотрел на него ошалело:

—  Каков ты, однако, Иоганн Иваныч. Поднабрался от немцев-то... Черт-те что! Но это как-то уж слишком по-немецки.

Иоганн пожал плечами:

—  Если кому понадобится, то спрашивать начнут меня. Как следует. А мне такого во второй раз не вынести. Да и интереса уж... Впрочем, ладно. Только это вот, с ходом, надо сделать обязательно.

—  Что ж, обязательно и сделаем. Только ты сам-то туда,  — Дмитрий показал большим пальцем в небо,  — не спеши. Ты мне тут нужен.

—  Я не спешу. Но дело  — прежде всего. Спокойной ночи, князь.

—  Спокойной ночи.

Дмитрий вернулся в теплую повалушу крайне озадаченный. «Бобры» поразили его новым уровнем мышления. Сначала Юли, теперь этот... Они, помогая ему, даже принося себя в жертву ради его интересов, опередили его в осмыслении этих интересов, собственных действий в их осуществлении, а он... А ведь еще монах ничего не сказал!

И взор его уперся в монаха. Тот сидел за столом один, откинувшись на спинку скамьи, свесив руки вдоль туловища и выпятив вперед свой чудовищный живот. Взгляд его был сварлив и выражал крайнюю степень недовольства.

—  Ты что же, хочешь, чтобы я тут у тебя до смерти обожрался, что ль?

—  О чем ты, отче?!

—  О чем... Перестань я жрать, ты бы меня о делах начал спрашивать. И куда мне тогда деваться? Не отвечать? Все сразу поймут и обидятся. А отвечать при всех я, может, не хочу.

По лесенке неслышно сбежала и присела на краешек скамьи Юли. Дмитрий усмехнулся криво, уже понимая, что последует дальше:

—  Почему же, когда все свои...

—  Это в Бобровке мы были все... И дела у всех были общие. А теперь...

—  Что же теперь?

—  Теперь у каждого свое дело, и совсем не обязательно мне, например, знать, о чем просил тебя сейчас Иоганн (Дмитрий вспыхнул, а монах заметил) или Алешке слышать, с кем нынче спит его бывшая, но и посейчас, пожалуй, не забытая, возлюбленная Юли.

Дмитрий подумал, что Юли сейчас вцепится монаху в морду, быстро бросил на нее опасливый взгляд и обомлел: Юли хоть и зло, но спокойно кривила губы в непонятной улыбке.

Появилась Люба, неуклюже присела на край другой скамьи, пошевелилась, укладывая живот поудобнее на коленях:

—  Ругаетесь?

— Нет пока,  — монах перевалился наперед, уперся брюхом в стол,  — пытаемся вот из князя бобровские привычки вышибить.

—  Да-а, ребята,  — Дмитрий почувствовал, что вспотел,  — видать, зря я в Нижний уехал. Крутенько вы тут развернулись, мне не поспеть... Не знаю уж, что и сказать. А-а, пожалуй, и говорить ничего не буду. Буду слушать  — добивайте.

—  Зачем добивать, коль понял. Слушай, рассказывать будем. Захочешь узнать бояр московских, Юли расспроси. Но лучше наедине, чтобы она нас с княгиней не застеснялась. Заинтересуешься, что у Великого князя делается, в окружении да в дому, то тебе княгиня расскажет, они с Евдокией теперь лучшие подруги. Но тоже лучше после, мне там знать, может, чего и не надо, да и неинтересно. А вот я что тебе сейчас поведаю, смекай, тебе завтра с Великим князем большой разговор держать. На него ты влияние заимел  — это хорошо. Но у него дел, кроме твоих,  — невпроворот. И помощников в тех делах  — множество. Так что как бы он тебе ни симпатизировал, войском ему заниматься не дадут. От него только один вид помощи будет: стукнуть кулаком по столу, где потребуется, заставить кого-то что-то исполнить очень неприятное и непонятное, или наоборот: цыкнуть, чтобы тебя оставили в покое. Войска своего в твое распоряжение он дать не сможет, оно у него все время будет занято во внутрикняжеских разборках.

—  Что-то ты слишком уж мрачно. Как же быть?

—  А-а! Радуйся, что есть у тебя такой пузатый грешник, который нашел прямо-таки гениальный выход!  — монах плесканул себе в жбан, хлебнул, сожалеюще крякнул:  — Нет! Не лезет!  — и грохнул им об стол. Полетели брызги, женщины айкнули, засмеялись.

—  Сам себя не...  — решил подзудеть Дмитрий и осекся, вспомнив, что сегодня это уже было.

—  У-у! И ты туда же!  — монах набычился, показывая обиду.  — Нет бы спросить  — что за выход...

—  Ну-ну! Что за выход?