Забытый. Москва

—  А выход сей...  — монах откачнулся на спинку и любовно огладил живот,  — ... тут, рядом, за Архангельским собором живет.

—  О, Господи! Диво открыл,  — перебивает Юли,  — Володька что ль?

—  Погодь, женщина! Не путайся под ногами. Да, Володька. Но не Володька, а Владимир Андреич, князь Серпуховской, второй человек на Москве!

—  Раньше ты говорил, что второй человек  — я.

—  Когда я это говорил?! Что ты выше всех бояр московских сразу стал  — говорил. Но ты ведь зять. А то брат, хоть и двоюродный. К тому же самостоятельный наследник определенной части княжества. Что есть для нас главное! Вот откуда войско можно начать строить! Тут тебе не твои пяток полков. Тут, почитай, треть княжества! И если он на нашей стороне окажется, он все свое войско по-нашему построит! А?!

—  Так ведь его еще завлечь, убедить...

—  Э-э!! А ты думаешь, я зря все время в его тереме убиваю?! Одно скажу тебе  — везет нам. Бог помогает, не иначе! Парень оказался мировой! Простой, бесхитростный, без барских замашек. На Митрия похож. Дак ведь они росли вместе, чего тут удивительного. А он и маловат еще, не сложился. Так что очень вовремя я за него взялся. Теперь он спит и видит, как татар расколошматит. Под твоим руководством, между прочим! Ты для него теперь и Александр, и Ганнибал, и Цезарь в одном лице. Понял?!

—  А не перехватил? Ведь это чего понаплести надобно, чтоб человек так думать стал.

—  Фу ты, прости Господи! Ты кого обижаешь?! Ты божьего человека и первого за тебя радетеля обижаешь!  — только тут Дмитрий заметил, что монах изрядно нагрузился.  — Ничего не плел! Рассказывал все как было, чистую правду! Только, конечно,  — он повертел пальцами у себя перед носом,  — красиво...

Женщины прыснули. Монах удивленно оглянулся на них, словно вспоминая, кто это и зачем здесь, и вдруг поплыл в широченной ухмылке.

«Ну вот, наконец, все как прежде. Все довольны, все смеются»,  — Дмитрию стало тепло и уютно в этом новом и совсем пока чужом для него доме, но он не успел еще как следует это тепло прочувствовать, как монах уже вскинулся:

—  Ох, засиделся я! А у меня дел завтра  — о-е-ей! Да и у тебя тоже. Но! Как бы занят ни был, найди время поговорить с Владимиром. Как себя держать  — сам решай, только помни, что я тебе сказал. Что в Серпухов собираешься  — намекни. Он с тобой обязательно увяжется  — возьми. Я тоже с вами поеду. Повоспитываем его по дороге. Подтверди, что приехал ни много, ни мало  — разбить татар. И что ему главная роль. Если захочет! Ну и так далее. А теперь я пошел... Устал. Да и нажрался на неделю. Уфф!.. Всю ночь Тоська сниться будет.

Женщины заливаются хохотом.

—  Какая Тоська? Та что ль, бобровская «економка»?!

—  Та, сыне, та. Нет для меня страшней кошмара, чем ее во сне увидать. Сразу просыпаюсь в холодном поту.

Люба и Юли покатываются аж до слез.

—  Ну ладно, прощевайте. До завтра. Пойду. Кошмар кошмаром, а отдохнуть надо. Утром зайду, обговорим, что делать,  — и монах тяжело поднялся.

Дмитрий дернулся было задержать, усадить, поговорить. Так хорошо ему было сейчас! Но вспомнил уроки, преподанные ему Юли, Иоганном, самим монахом... Сдержался. Пожал протянутую руку:

—  До завтра, отче. Утром жду.

* * *

Когда монах вышел, ненадолго повисла тишина. Потом резко поднялась Юли:

— Пойду и я, князь. Мой рассказ потерпит, ничего спешного в нем нет, а тебе отдохнуть с дороги надо. Да и у княгини рассказов тебе на всю ночь хватит. А я завтра отчитаюсь. Покойной ночи!

—  Покойной ночи,  — только и успели ответить Дмитрий с Любой, а она скользнула из-за стола, бесшумно по лесенке вверх и исчезла.

—  За что я ее люблю,  — Люба покачала головой,  — с тех пор, как ты ее тогда поругал, или что уж там у вас произошло, всегда все у нее к месту, вовремя, ловко, незаметно и  — лучше не придумаешь.

—  Этого у нее не отнимешь,  — Дмитрий улыбнулся и откровенно посмотрел на жену,  — но тут бы и дурак догадался.

Люба смутилась:

—  Ладно, идем. Только как же?., нельзя ведь... нехорошо... Видишь, какая я... тяжелая, некрасивая...

—  Ты у меня самая красивая всегда. А меня не бойся. Но хоть обнять-то тебя, потрогать... Можно же?..

Люба краснеет:

—  Можно, пойдем.

—  Пойдем!

—  Не забыл, где спальня-то?

—  А я и не помнил.

—  Эх ты, бродяга. Когда ж ты домой-то вернешься насовсем?

—  Не скоро. А может...

—  Типун тебе на язык.

* * *

Несмотря на сильнейшую разрядку с Юли, Дмитрия потянуло к Любе с такой силой, что он сам себе изумился. Это было тем более удивительно, что Люба была уже очень тяжела, нехороша. Но груди ее!

И когда разделись в спальне, он кинулся на нее сзади, обхватил, начал тискать так, что она застонала и даже попыталась вырываться. Это уж и вовсе свихнуло его, так что лишь едва успев войти, он уже почувствовал томленье и, не успев толком ощупать и как следует ощутить ее, застонал и ослаб. Люба сразу же вырвалась и ехидно хихикнула:

—  Ишь как изголодался-то! Едва донес. Не стыдно беременную жену мучить?

—  Ань!  — Дмитрий искренне изумлялся,  — ты меня беременная гораздо страшней зажигаешь.