Зачем?

Интересно, как Заур находит общий язык с такими разными зятьями? Думаю, Рауль ему внутренне ближе.

Квартира у семьи Девалье по размеру такая же, как у Сары. Складывалось впечатление, что со времен бабушки и дедушки Жана мебель здесь не менялась. Но при этом, как говорят у нас, все до ладу. Может, ее реставрировали. Посуде, по-моему, просто, нет цены. А спальня! Мечта!

Я привезла им те же подарки, что и чете Глаас. Только другой пейзаж. После благодарности Жан начал искать освещенную стену для картины, а Мадлен тихо смотрела.

Странно, ведь для Заура русский пейзаж не родной. Для Франсуазы – подавно. Почему на дочерей он производит такое впечатление? Мне кажется, дело не в том, что там нарисовано, а в том, сколько внутреннего тепла вложил художник. И обе сестры интуитивно его чувствуют.

Жан позвонил. Наверно, вниз, в кафе. Пришла та же молоденькая девушка, и пока я рассматривала в кабинете отменную огромную библиотеку, накрыла на стол. Представить себе не могла, что хозяин кафе не в первом поколении читает так много и такие книги.

Интересно, тот, кто много читает, знает, что много знать – не значит быть мудрым.

   При появлении Жана девушка не поднимала глаз, и сложилось впечатление, что она одна из жертв его обаяния. Интересно, он платит ей взаимностью?

Я знаю, что люди, у которых в доме хорошая библиотека, всегда с удовольствием слушают похвалу в ее адрес. Сейчас это было явно к месту. Жан расплылся в улыбке – его оценили. Мадлен подтвердила, что он всю жизнь читает много серьезных и интересных книг.

– А дочка тоже любит книги?

– Очень.

– Мадлен, вот тебе и ответ на вопрос.

– Какой?

– Наши друзья не прощают нам ни успехов, ни интеллекта, ни удачи, ни много другого.

Жан удивленно посмотрел на Мадлен.

– Я рассказала нашу историю.

– А-а. Вы считаете, дело в зависти?

– Зависть, вообще-то, от чувства второсортности, в котором человек не хочет себе признаться.

– Ух, как здорово!

– Это не я. Это ваш Андре Моруа: не говорите о себе плохо, ваши друзья сделают это с большим удовольствием.

– Да-да-да. Помню. У Заура тоже отменная библиотека. Он говорил, что в вашей стране это очень ценится.

– Да. Только, что мы ищем в книгах?

– Может, истину?

– Трудный путь.

– Не понял.

– Поиск истины – трудный путь.

– Но останавливаться на нем нельзя.

– Нельзя или невозможно?

– Думаю невозможно, опасно и трагично.

– Ух, как здорово. Я подумаю над этим.

– Уверен, что согласитесь.

– А может, за чужой счет хотим стать мудрее?

– Конечно. Только при этом попадаем в капкан.

– Какой?

– Когда приходит мудрость, нас покидают требования.

Жан, видимо, относится к тому типу мужчин, у которых все всегда O’кей. Они улыбаются, они шутят. Складывается впечатление, что с годами они играют с жизнью в прядки. Выдают только глаза. Именно у таких людей самые грустные глаза.

– В последнее время, – сказала я, – все больше сталкиваюсь с людьми, у которых хорошее образование и, соответственно, большой объем знаний, но при этом они упиваются таким примитивом. Честно говоря, не могу это объяснить.

– Наверно, не все получившие в молодости образование, воспитали в себе потребность в постоянном пополнении знаний.

– Жан, я думаю, вы правы.

– Он любит, когда хвалят.

– Это любят все.

– Ему нравятся русские женщины.

– Чем?

– Полненькие, – уточнила Мадлен.

– Да ты что! Мне казалось, европейским мужчинам нравится, когда женщина до старости остается изящной.

– Вы хотите сказать: худой?

– Какая разница.

– Есть разница. Еще у русских есть выражение “тощая”.

– Есть.

– Так вот, ваши дамы теплые, уютные, от них пахнет необыкновенной женственностью.

– Не поняла.

– А женщины такое не понимают.

– Зато они понимают другое.

– Зато.

– Бедные наши женщины. Как они стремятся похудеть. И чаще всего, безрезультатно.

– Зачем?

– С одной стороны, от зависти к худым, с другой (открою вам маленькую тайну) – они злословят, что если женщина после 40 лет худая, то она или злая, или больная, или завистливая.

Жан очень понимающе ухмыльнулся и промолчал.

– Во Франции столько женщин из нашей страны в поиске работы. Они аккуратны, хозяйственны, хорошо готовят.

– Я знаю. Мадлен против.

Все понятно. Я промолчала.

– Вы бываете в Англии?

– Редко. Чаще они у нас.

– Здесь теплее?

– Конечно. Совсем другой климат.

– Сколько у вас внуков?

– Один.

– Не густо.

– Взяли пример с нас.

– У меня еще хуже: ни невестки, ни внуков.

– Гуляет?

– Гуляет.

– Когда появятся внуки, знай: пришла последняя любовь. Только когда они становятся взрослыми, понимаешь, что они совершенно чужие люди. Внуки подводят черту и, наконец, раскрывают перед нами все карты, в которых все ясно показано – и в жизни, и в любви мы одиноки.

Мы говорили до двух часов ночи. Нам было комфортно и душевно. А главное, понятно. Только к трем часам Жан подвез меня к гостинице.

Представить не могла, что далеко-далеко на маленькой улочке, в небольшом городке, недалеко от Парижа я буду долго-долго, умно-умно разговаривать с потомственным хозяином маленького кафе.

Я обещала еще раз приехать. Я так искренне хотела этого.

20