В главе 4 мы говорили о важности языка, о том, как он формирует наше представление о сексе и как мы понимаем «правила» секса, которых, как мы считаем, нам надо придерживаться. Но также имеет значение, какие языковые средства мы (и наши партнеры) используем, когда говорим о себе. Почему это важно? Дело в том, что наш язык влияет на наши мысли о себе, на нашу сексуальную жизнь и может сделать невозможное возможным (или наоборот).
В обществе принято говорить о людях и о себе с помощью слов-ярлыков, относя каждого к той или иной категории. Вероятно, эта привычка объясняется нашим желанием классифицировать, отнести к какой-то группе себя и других, а также процессами социальной психологии. Мы маркируем других и себя, называя ту или иную черту характера, которая кратко описывает человека и позволяет предположить, что можно ожидать от себя или друг от друга. При этом, однако, слова-маркеры могут вырасти в целые истории о нас, и не исключено, что в дальнейшем именно они будут определять наш жизненный путь, и неизвестно, будет ли это нам на пользу или во вред. Это означает, что чем больше глупых историй о себе мы слышим/повторяем на протяжении всей нашей жизни, тем в большей зависимости от них мы оказываемся.
Очень важно то, какими словами мы описываем себя как сексуальное существо – особенно потому, что медицина вообще и психиатрия в частности создали целый пласт лексики для обозначения сексуальных «дисфункций», и теперь они предлагают нам разнообразные ярлыки для обозначения того, что именно с нами не в порядке. Например, команда NATSAL обнаружила, что небольшой процент британских женщин озабочены тем, что они приходят к оргазму раньше, чем им хотелось бы. В диагностическом справочнике по психическим расстройствам вы не найдете категории преждевременного женского оргазма, хотя в жизни такое случается. Просто составители справочника не принимали это во внимание, поскольку женский оргазм никогда не портил секс типа «пенис в вагине». Но что произойдет, если в справочнике появится диагноз под названием «преждевременный женский оргазм»? Скорее всего, вырастет число женщин, обеспокоенных этой дисфункцией, поскольку она названа, и значит, она существует. Сначала медицинский мир определяет нечто как проблему, затем дает ей название, а отсюда уже прямой путь к проблеме в реальной жизни. Постарайтесь не дать себя затянуть в эту воронку, применяя подобные термины к себе.
«У меня низкое желание» – вот хороший пример такого ярлыка. Мы можем использовать его, чтобы обозначить свою проблему, но он сильно ограничит понимание нашей сексуальной жизни, не предлагая вариантов решения (если мы захотим его найти). Эта формулировка часто используется в нашей культуре. Именно поэтому те первые женщины-ученые и исследователи секса, о которых мы говорили в главе 1, возражали против старого определения низкого желания у женщин: они считали его бесполезным термином, если использовать его вне социального и отношенческого контекста, в котором находится конкретная женщина.
«У меня низкое половое влечение» – тоже вполне бесполезное определение. Во-первых, оно подразумевает, что сексуальное влечение – это биологическое побуждение, которое является врожденным и неизменным (а мы уже установили, что это не так); во-вторых, оно вырывает секс из контекста настроения, обстановки, смыслов, что лишает нас возможности понимать наш сексуальный опыт или попытаться его изменить.
Более полезное высказывание могло бы выглядеть так: «У меня не часто возникает желание заниматься сексом в тех случаях, когда я устала, испытываю стресс или когда тот вид секса, который мне предстоит, не особенно приятен для меня». Еще пример: «В последнее время у меня не получалось заниматься таким типом секса, который меня возбуждает». Таким образом, разговор выводит желание из категории человеческих характеристик («человек с низким желанием») и помещает его в контекст, где мы не только чувствуем себя менее проблемными существами, но и сразу же открываем для себя выход. В предыдущей главе я упоминала, что обычно беседую о