Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права

Ананий Яковлев. Ах ты, лукавая бестия! Коли ты теперича так мало чаяла помощи в твоей матери, дляче ж мне не описала про то? Это дело столь, значит, дорого и чувствительно для души моей, что я, может, бросимши бы все в Питере, прискакал сюда честь мою соблюсти

… Теперь тоже, сколь ни велика господская власть, а все-таки им, как и другим прочим посторонним, не позволено того делать.

Хотя бы и было то, чего ты, вишь, оченно уж испугалась, меня жалеючи, так и то бы я легче вынес на душе своей: люди живут и на поселеньях; по крайности, я знал бы, что имя мое честное не опозорено и ты, бестия, на чужом ложе не бесчестена!

Царь небесный только видит, сколь, значит, вся внутренняя моя теперь облилась кровью черною!

[898]

Инверсивный книжный синтаксис Анания с обилием вставных конструкций и чрезмерно литературные обороты (чаще не диалектные) совершенно не характерны для речи героев-крестьян синхронной русской прозы и драмы и отсылают скорее к языку XVIII в.[899]

Такие обороты речи Анания как «дорого и чувствительно для души моей», «я человек семейный и христианин есть», «вся внутренняя моя» и многие другие выдают в нем глубоко верующего человека, хорошо усвоившего язык церковных проповедей и богослужений. Не случайно в конце третьего действия протагонист посещает священника, который поддерживает его план увезти Лизавету и ребенка в Питер и тем самым скрыть грех жены.

Однако в сферу простонародной религиозности едва ли вписывается понятие «чести», к которой Ананий неоднократно апеллирует на протяжении первых двух действий. «Честь мою соблюсти» – так герой формулирует свою главную задачу, когда узнает о рожденном от помещика младенце. По замыслу Писемского, Ананий осознает себя скорее принадлежащим к свободному сословию торговцев или даже купцов (ср. его идеи выкупиться на волю)[900]. Он предстает в пьесе как оброчный крестьянин-отходник Чеглова-Соковина, который ежегодно получает от него деньги (ср. сцену во втором действии, явление 4, когда герой передает помещику оброчные деньги). Ананий занимается разносной торговлей говядиной, летом по петербургским дачам, а ранней осенью в городе. Благодаря исключительной трезвости, трудолюбию и аскетичному образу жизни, отказывая себе во всех столичных удовольствиях (женщинах и трактирах), протагонист скопил 500 рублей, на которые мечтал открыть собственную лавочку в Петербурге и нанять квартиру.

Будучи типичным «питерщиком», подобно герою более раннего рассказа Писемского «Питерщик», Ананий развил в себе новые качества, не свойственные оседлому крепостному[901]. Прежде всего, в подражание людям благородных сословий, он подчеркнуто вежлив с женой и даже после известия о ее измене всегда начинает разговор на «вы», лишь затем переходя на «ты». Зажиточность, предположенная Анненским старообрядческая культура и столичный опыт жизни воспитали в герое гордость и чувство собственного достоинства, которые на протяжении всего действия замечают другие персонажи. Например, «гордым» и «своебышным» называет его теща Матрена, а горький пьяница дядя Никон из зависти именует его «питерским купцом», «генералом» и первый, чтобы оскорбить, рассказывает новость о прижитом во грехе ребенке. Вплоть до развязки драмы Ананий платит своим соплеменникам таким же презрением: когда в третьем действии крестьяне по приказу бурмистра врываются в его дом, питерщик называет их «окаянным, диким народом», спившимся и не способным вершить правосудие.