Загадка Пушкина

Заранее прошу прощения у читателей. Я должен высказать одно бестактнейшее предположение, и моим оправданием служит лишь полная уверенность, что без этого вообще невозможно понять ни судьбу Пушкина, ни проросшие из нее стихи.

Перед лицом смерти причудливая психика Пушкина извивалась в бурном и сладком ужасе.

Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог (VII, 180–181).

У подавляющего большинства людей таких переживаний не возникает никогда, какие бы опасности ни угрожали. Тем, кто не имеет личного опыта по данному вопросу, будет полезно изучить шедевры мировой литературы за вычетом лишь Пушкина. Если я заблуждаюсь, то буду признателен психиатрам за аргументированные возражения, но мне кажется, что душевно здоровый поэт не смог бы написать дикую, нечеловеческую строку: «И так — хвала тебе, Чума!» (VII, 181).

Мечтая о побеге в Грецию, Пушкин рвался отведать пьянящего страха смерти уже не на дуэли, а в настоящей битве.

И вот, отправив 6-го мая письмо вождю греческих повстанцев, на следующий день он пишет А. С. Тургеневу. Как уже отмечалось, оно кажется не вполне искренним. Теперь мы наконец можем проникнуть сквозь наслоения иронии, лукавства и колкостей в суть написанного.

Величественный и холодный Санкт-Петербург властно манил Пушкина издалека. Но не оттого, что там остались его друзья и нестерпимо, унизительно благостные покровители. А потому, что холодное, безлюбое сердце Пушкина слегка оттаивало в столичном блеске и кутерьме. Он хотел лихо попрощаться с роскошью петербургской жизни прежде, чем ринуться навстречу неувядаемой славе или красивой гибели.

Его планы потерпели фиаско, и немудрено. В подобных ситуациях добивается успеха тот, кто не пишет писем, а седлает коня.

Только хвастать своими воинственными намерениями подавно не стоило. В августе 1821 г. по Москве вовсю ходили слухи о бегстве Пушкина к восставшим грекам¹⁰⁸, и тогда же, по знаменательному совпадению, Пушкин жалуется в письме С. И. Тургеневу, что «смотритель Инзов» больше не отпускает его «подышать чистым европейским воздухом» (XIII, 31) в Одессу. Разумеется, генерала предупредили о планах его подопечного. Тайная полиция не дремала, но в данном случае наилучшую услугу ей оказал, как несложно догадаться, несдержанный язык самого Пушкина.

Пожилой генерал, полюбивший сорванца-сочинителя как сына, опасался, что тот улизнет в Грецию и там сгинет ни за понюшку табаку. С тех пор вояжи непоседы Пушкина прекращаются, он практически безвылазно пребывает в Кишиневе. Впрочем, Инзов разрешает ему в конце года поездку по Бессарабии в компании подполковника И. П. Липранди.

Вряд ли увеселительное турне организовали просто так, чтобы неблагонадежный сочинитель развеялся. Штука в том, что едва Пушкин появился в Кишиневе, на следующий же день, 22-го сентября Липранди подружился с ним и окружил своими заботами. Как выразился бы современный профессионал, «взял объект в плотную разработку». А в декабре 1821 г., заодно занимаясь служебными расследованиями в Измаиле и в Аккермане, в тесном двухнедельном общении бравый офицер наверняка сумел прощупать своего попутчика до самого донышка.

Все говорит о том, что генерал Инзов не знал о главной профессии И. П. Липранди, ценного агента полиции, внедренного в самую гущу кишиневских офицеров-заговорщиков¹⁰⁹. Выжимки из агентурных донесений спрессовывались в рапорты столичному начальству, а оттуда рикошетом возвращались — уже на стол наместника Инзова, в виде запросов или приказов. Непосвященный мог лишь догадываться, откуда почерпнуты сведения, брезжащие в изнанке официального документа.

Но мы-то теперь можем оценить, насколько удалось матерому сексоту Липранди выудить всю подноготную Пушкина. Ибо за последующие полтора года генерал Инзов не рискнул разрешить своему любимцу ни единой отлучки.

Думаю, муза Клио несправедлива к такому выдающемуся деятелю, как И. П. Липранди. Он преимущественно известен как автор добротных мемуаров о Пушкине, да и то лишь среди заядлых книжных червей.

Между тем он был декабристом, и отнюдь не рядовым. Практически уникальным.

Арестованный 17 января 1826 г., уже через месяц И. П. Липранди вышел на свободу, оправданный вчистую. Хотя сохранились документальные свидетельства, в том числе доносы тайных агентов, где он фигурирует как член подпольного общества¹¹⁰.