Заговор букв

Иногда кажется, что поэты не создают текст, а проявляют его, пробиваются (бывает, всю жизнь) к какому-то метатексту, существующему наравне с платоновскими идеями. Что заставляет Некрасова вновь и вновь возвращаться к «иссеченной кнутом» Музе? Зачем Блоку в стихотворении «О подвигах, о доблестях, о славе…» понадобилось так добросовестно пересоздавать пушкинское «Я помню чудное мгновенье…»? Почему Ходасевич пишет «Обезьяну», когда аналогичное стихотворение уже принадлежит перу Бунина? За всем этим витают образы каких-то литературных архетипов, своего рода прасюжетов, доходящих до человечества то одной, то другой своей гранью – в зависимости от того, что явлено одному или другому поэту.

Так Сологуб прорывается через годы к своим главным «качелям» – «Чертовым». По художественному уровню это стихотворение намного превосходит те, о которых шла речь в этой статье. Можно сказать, что здесь метатекст уже в значительной степени открылся Сологубу. Не зря И. Анненский, сам автор многих текстов-открытий, восхищается «Чертовыми качелями».

В тени косматой ели
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.

Многое из этого уже было в предыдущих стихотворениях. Были тень, река и качели. Река уже рифмовалась с рукой. Но тогда речь шла о сладкой руке возлюбленной. Теперь все мерзее и жестче – перед нами «мохнатая» рука черта. И сразу рифма «рекой – рукой» становится сущностной, смысловой. И главное – никакой игры, стилизации, пряток. Никакого раздвоения; лирический герой и автор – одно лицо. Перед нами пророк, визионер, которому открыто то, что скрывается от зрения простых смертных. Опять вспоминается Бальмонт с его «Я на башню всходил…», и снова сравнение было бы не в его пользу. Бальмонт упивается избранничеством, в его трагедию не веришь. Сологуб же показывает именно отчаяние и трагедию провидца, и тем они страшнее, чем ироничней (по отношению и к себе, и к человеку вообще) звучат строки «Чертовых качелей».

Вторая и четвертая строфы отличаются от других по форме (содержат по шесть строк с тройной глагольной рифмой и рефрен «Вперед, назад») и воспринимаются в качестве своего рода «припева». Кажется даже, что их можно пропустить и на движении лирического сюжета это не скажется. Но это не так. Вторая строфа подхватывает и разворачивает строку «Качает черт качели» так, что символический образ становится явственно предметным. Вспомним, что в первом стихотворении Сологуб шел от как бы предметного изображения к символам, а во втором ограничил себя символами. В обоих случаях им двигала логика символиста, что делало стихотворения более принадлежащими стилю, чем автору, то есть личность автора в них сказывалась минимально. Поэтому они и не производят большого впечатления – так же, как ранние стихи Блока, где личностное сплошь и рядом тонет в избранном словесном коде. Но выпуклая образность «Чертовых качелей» почти разрушает символистскую скорлупу, и в этом ярко себя проявляет личность автора, а не представитель литературного направления. При этом лирический герой, обозначенный первым лицом («Держусь, томлюсь, качаюсь…» и т. д.), появляется только в четвертой строфе, последней из шестистрочных. Можно сделать вывод, что нестандартные строфы Сологуб использует как канат, связывающий черта с героем: черт «качает», а герой «качается».

В затесавшейся между двух шестистрочий третьей строфе мы вновь обнаруживаем знакомые образы:

Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.

И «скрип», и «шатучесть» уже были, как было в двух предыдущих стихотворениях и ощущение того, что что-то делается с человеком, какая-то неназванная сила по своей непонятной человеку прихоти бросает его из света в тень или с качелей в реку. Здесь же эта сила названа и представлена – ярко, грубо, даже фарсово. Оттенок этой фарсовости ложится и на героя, он подвергается осмеянию, как Пьеро в арлекинаде. В репликах таинственного «голубого» (при работе в классе стоит сразу, до разбора, подчеркнуть, что современные коннотации слов «голубой» и «трах» сто лет назад не работали, иначе урок погиб) и каких-то визжащих существ из шестой строфы герой связывается с чертом фольклорным манером, с помощью реализации идиомы:

Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! –

В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! –