И большевики открыли их, когда увидели, что враги осаждают со всех сторон. То, что произошло в России после 30 августа 1918 года, было хуже, чем все предыдущие события, и стало страшным предзнаменованием, решающим шагом в развитии того, что вскоре станет советским тоталитарным режимом. Красногвардейцы и чекисты пронеслись по городам и весям. В Москве и Петрограде пытались задержать всех британских и французских мужчин в возрасте от 15 до 48 лет. Их держали в ужасающих условиях, взяв в заложники на случай англофранцузской интервенции. ЧК арестовывала не только иностранцев, не только контрреволюционеров, заговорщиков и им сочувствующих, но и целые категории населения. «Значительное число заложников взять из буржуазии и [бывших армейских] офицеров», — приказал нарком внутренних дел Григорий Петровский. — Малейшее противодействие, малейшее движение среди белогвардейцев должно быть встречено массовыми расстрелами» [14]. Мартин Лацис, высокопоставленный чекист, инструктировал своих агентов «не заглядывать в папку с уликами, чтобы узнать, восстал ли обвиняемый против Советов с оружием или словом. Спросите его, к какому классу он принадлежит, каково его происхождение, образование, профессия. Именно эти вопросы определят судьбу обвиняемого» [15]. Кульминацией такого подхода несколько недель спустя станет леденящее душу заявление Григория Зиновьева: «Мы должны увести за собой 90 миллионов из 100 миллионов населения Советской России. Что касается остальных… Их нужно уничтожить» [16].
Газеты начали печатать имена заложников и расстрелянных. Британский генеральный консул, чудом оставшийся на свободе 7 сентября, отправил в Уайтхолл сводный список: «…покойные министры Хвостов, Белецкий и Щегловитов… пятеро великих князей… несколько важных банкиров, множество генералов и офицеров… 512 расстрелянных до настоящего времени». И это только в Москве, и только в первые несколько дней официально санкционированного террора, который начался 5 сентября. Оценки числа задержанных и убитых в течение оставшейся части 1918 года варьируются в широких пределах — от нескольких человек до десятков тысяч.
Каким бы ни было точное число убитых и посаженных в камеры, практика была шокирующей. Девитт Клинтон Пул, которого большевики не арестовали, потому что все еще надеялись, что Америка будет относиться к ним лучше, чем другие союзники, послал язвительный донос Георгию Чичерину, который сменил Троцкого на посту народного комиссара иностранных дел (Троцкий покинул этот пост, чтобы создать Красную армию, что ему удалось сделать вопреки всем ожиданиям) [17]. Дипломаты нейтральных стран также решительно протестовали. В одном необычном случае представители Германии и Австрии даже сопровождали сохранявших нейтралитет, чтобы осудить «во имя гуманности» террор и массовые аресты британских и французских граждан — их врагов в продолжающейся мировой войне [18]. Но, конечно, большевики ответили, что не подобает представителям наций, которые послали многие миллионы на смерть в мировом имперском конфликте, обнаруживать угрызения совести. Правительства делали все, чтобы выжить. Красный террор продолжался.
Спорадические перестрелки происходили днем и ночью. Люди с опаской прислушивались к звукам автомобилей, останавливающихся перед их домами после полуночи, а затем к стуку в дверь. Рано утром в среду, 4 сентября, еще одна из «девочек» Рейли привезла Джорджа Хилла извилистым путем через охваченную террором Москву к «королю шпионов». Двое мужчин обсудили дальнейшие действия. Заговор Локкарта был завершен, и теперь они оба это понимали. Имя Хилла по-прежнему не упоминалось в прессе: от него требовалось просто молчать и не привлекать к себе внимания. Как только Россия согласится на репатриацию британских чиновников, он выйдет из подполья, восстановит свою личность и покинет страну под своим именем и с настоящим паспортом. Сложнее обстояли дела с Рейли: он был прямо замешан в заговоре и оставался одним из самых разыскиваемых людей в стране, поэтому мог выбраться из нее только тайно. Он выбрал северный маршрут: Петроград — Финляндия — Стокгольм — Великобритания. Хилл согласился обеспечить своего друга «паспортами, новой одеждой и, поскольку место, где он остановился, было совершенно непригодным, новым жильем» [19].