Заговор Локкарта любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

Тем временем Локкарт томился в тюрьме, но уже не на Лубянке (в этом датский информатор был прав), а в номере Кремля, который ранее занимал бывший министр из правительства Керенского, только что расстрелянный. Каким-то образом Мура, все еще узница Бутырки, узнала об этом переводе. Либо она знала, что ни один пленник, доставленный большевиками в Кремль, не вышел живым, либо испытала огромное облегчение, узнав, что ее любовник еще не погиб. В любом случае, ее реакция должна была быть сильной. Некоторые цинично предполагали, что Мура не испытывала глубокой любви к Локкарту, а заманила его в ловушку по приказу ЧК, а затем шпионила за ним. На самом деле новость о том, что он все еще жив, хотя, возможно, и находится в страшной опасности, оказалась для нее настолько ошеломляющей, что у нее случился выкидыш — ужасное событие, учитывая условия, в которых она содержалась. «Это случилось неожиданно, в тюрьме, когда я узнала, что тебя перевели в Кремль» [28]. Но у нее еще не было возможности рассказать ему об этом.

Переезд в Кремль казался зловещим прецедентом, но на самом деле это был знак того, что момент наибольшей опасности для Локкарта миновал. Новое жилье было гораздо лучше прежнего. Комнаты были небольшие, но чистые; в них не было окон, но они были прилично обставлены; у него была отдельная ванная комната, хотя и без ванны, и слуга, который убирал за ним и готовил еду. Кроме того, пленник мог ежедневно гулять по территории Кремля. Условия были далеки от тех, что можно было найти в Петропавловской крепости в Петрограде, где многие сотрудники британского посольства продолжали испытывать настоящие мучения, или от Бутырки в Москве, где томилась Мура и несколько десятков британских граждан. И конечно, пребывание там не имело никакого отношения к тому, как, по мнению британского правительства, с ним обращались.

По прибытии Локкарт был обескуражен, обнаружив, что будет жить в одном номере с Яном Спрогисом/Шмидхеном, которого он по-прежнему считал своим товарищем по заговору. Об этом он не упомянул в отчете, который подготовил для Министерства иностранных дел, но написал в своих мемуарах: «Мы провели вместе тридцать шесть часов, и я все время боялся произнести слово. Затем его увели, и я никогда не узнал, что с ним сталось» [29]. Но почти наверняка Спрогису/Шмидхену удалось заставить Локкарта говорить, хотя, вероятно, не настолько, чтобы уличить его самого. Ян Авотин записал, что принес своему «заключенному» другу головку голландского сыра: «Мы встретились у Боровицкой башни Кремля, за воротами которого Спрогис прогуливался с Локкартом». Сомнительно, что пара бывших союзников по заговору гуляла и ела в тишине. Сохранилось интересное свидетельство о прекращении их отношений. В конце месяца, когда Локкарта освободили, Спрогис/Шмидхен тоже обрел свободу. Вернувшись в комнату, которую он делил с Авотиным и Буйкисом, агент ЧК с ликованием показал им «рекомендацию, написанную Локкартом на имя спикера английского парламента с просьбой оказать ему в Англии всяческое содействие и помощь». Бумага была украшена большой круглой печатью английского консульства [30].

Любопытно, что, пока Локкарт оставался в заточении, Феликс Дзержинский передал все дела по нему Якову Петерсу. Но поскольку Петерс был чекистом, с которым Локкарт уже был знаком, именно к Петерсу он обращался за новостями о Муре. Еще более любопытно, что Петерс встретил его тревоги с сочувствием. А может быть, это не так уж любопытно: у руководителей ЧК, похоже, была еще одна схема, когда дело касалось Муры и Локкарта, — или, возможно, даже две. Петерс сказал Локкарту, что тот может написать письмо своей возлюбленной.

Чекист принес письмо в Бутырку. Мура вскрыла конверт и начала читать. Петерс дал ей ручку и бумагу, и она быстро набросала ответ: «Мой дорогой, дорогой мальчик, я только что получила твое письмо через господина Петерса. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, я вполне здорова, и единственное, что меня беспокоит, это ты». На самом деле она вовсе не была «вполне здорова», ведь у нее только что случился выкидыш. Но она не знала, что опасность в целом миновала, и все еще боялась, что ее возлюбленного могут расстрелять в любой момент — как, возможно, и ее саму. Ее внешний вид выдавал ее тревоги: она выглядела ужасно [31]. Она стояла перед Яковом Петерсом после недели или больше, проведенной в ужасной тюрьме, одинокая, несчастная и напуганная — полностью в его власти. И тогда он предложил освободить ее, позво-лить облегчить положение ее любовника и даже навестить его.