Мне ведь случалось видеть, как та или иная свободная женщина с делано-несчастным видом стояла на перекрёстке перед крошечной лужицей воды или грязи, в ожидании приближения подходящего мужчины, готового проявить внимание к её кажущемуся затруднению, и которому она предоставит высокую привилегию переноса её к безопасности другой стороны улицы. Я предполагала, что мужчины прекрасно знали о том, что происходило. По крайней мере, я на это надеялась. В таких вопросах всегда присутствует элемент расчёта. Иногда нужно немало покружить по району, чтобы найти подходящее место, где можно было бы лучше всего подать себя.
И всё же, хотя меня несли с достоинством, словно я могла бы быть свободной, я была крепко связана, так, как связывают рабыню, до полной беспомощности.
Я была рабыней.
Могли ли меня освободить?
Это казалось мне маловероятным. На Горе есть высказывание, что только дурак освобождает рабыню, и я предполагаю, что это верно. Какой мужчина не хочет рабыню? Даже на моей родной планете, я уверена, парни и мужчины, которых я знала, не отказались бы от обладания мною. Такие мысли достаточно ясно читались в их восхищённых и нахальных взглядах, направленных на меня, на ошейник, окружавший мою шею, на мои полуобнаженные конечности во время той памятной вечеринки на Земле.
Я предположила, что они в тот момент думали о том, как здорово было бы владеть Аллисон Эштон-Бейкер.
Кроме того, во время моей продажи я пришла к выводу, что Леди Бина хотела быть уверенной в том, что я могла бы представлять интерес для мужчин.
Мне это было непонятно.
Может, меня планировали послать на улицы с копилкой прикованной цепью к моей шее? Или я должна буду ублажать гостей, когда закончу прислуживать за ужином? Или же меня собираются сдавать в аренду?
Безусловно, нет ничего необычного в том, что свободные женщины хотят владеть рабынями-служанками, привлекательными для мужчин. В этом, правда, присутствует двойная жестокость. Во-первых, отказывая своим девушкам в руках рабовладельцев, они мучают их, что самим им доставляет удовольствие, поскольку рабынь они ненавидят. А во-вторых, они в некотором смысле причиняют боль, или думают, что делают это, мужчинам, которым они отказывают в общении с девушками, представляющими для них интерес, то есть к рабыням, каковой интерес у них, как у свободных женщин, ничего кроме негодования не вызывает.
Как можно проявлять интерес к рабыне в присутствии свободной женщины?
Но как можно интересоваться свободной женщиной, когда рядом есть рабыня?
Но какой, задавала я себе вопрос, я могу представлять интерес для мужчин теперь, после того как по моей голове прошлась бритва Петрана?
— Мы на месте, — наконец сказал зверь.
Гладя бельё, точно так же, как и стирая, рабыня обычно стоит на коленях. Это, в принципе, мало чем отличается от того, как это обычно делают свободные женщины, представительницы низших каст. Хочу отметить одну из особенностей вашего мира, которая поначалу меня озадачила. Я имею в виду недостаток обстановки и мебели в ваших жилищах. В основном у вас обходятся циновками, подушками и низкими столами, за которыми мужчины обычно сидят со скрещенными ногами, а женщины стоят на коленях. Хотя стулья, скамьи и высокие столы для вас не в новинку, например, они имеются в общественных столовых, а на севере встречаются повсеместно, но в моём прежнем мире такие детали интерьера распространены гораздо шире. Там почти любой человек может сидеть на стуле, тогда как здесь, особенно в частном жилище, такое удобство зачастую сохраняется только для людей высокого статуса или большой важности. И, разумеется, рабыня до ужаса боялась бы занять место на стуле или, скажем, на ложе для трапезы. Это не для таких как мы. Большинство вещей у вас хранится в сундуках, расставленных вдоль стен комнаты. Возможно, это отличается в более богатых домах, с их большими кухнями и кладовыми, их высокими стенами, внутренними двориками с колоннадами, фонтанами, садами, комнатами, выходящими в них и прочими изысками. Как-то раз мне даже удалось краешком глаза взглянуть на что-то вроде этого, через приоткрытую на мгновение дверь. Снаружи, конечно, трудно предложить особую роскошь внутри. Многое кажется серым, простым, тяжёлым, и даже угрожающим. Иногда наружные стены в общественных местах, могли быть оклеены афишами, словно доски информации.
Наконец, я закончила сворачивать простыни.