Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Къ миологической же школ принадлежитъ П. Иващенко. Въ своемъ реферат о „шептаніяхъ“ онъ говоритъ: „Въ процесс шептаній, какъ выраженій таинственнаго свяшеннаго знанія, лежитъ народное врованіе въ чудодйственную силу слова и обряда, относимыхъ къ олицетвореннымъ или же просто стихійнымъ силамъ и явленіямъ

23

природы“¹). И „словеснообрядовое врачевство является археологическимъ обломкомъ молитвенныхъ языческихъ возношеній къ доброму и злому началу въ природ“²). А знахари и знахарки — прямые потомки древнихъ жрецовъ³).

Помяловскій, на основаніи изученія древнихъ греческихъ и латинскихъ заговоровъ и наговоровъ (понятія, имъ различаемыя), также приходитъ къ заключенію, что они возникли изъ простой молитвы; но уже въ раннее время обратились въ приказаніе⁴).

Касается заговоровъ и Щаповъ. Изслдуя вліяніе библейско-византійскагоученія объ ангелахъ и святыхъ на народное міросозерцаніе, онъ отмчаетъ, что въ заговорахъ вліяніе это отразилось такимъ образомъ, что ангелы и святые являются въ нихъ дйствующими добрыми силами, находящимися въ борьб съ темными, остатками прежняго языческаго міровоззрнія. Являясь такою смсью языческихъ и христіанскихъ представленій, заговоры относятся къ области „двоеврія“⁵).

У всхъ предыдущихъ изслдователей (кром Ефименко) разсужденія о заговорахъ входятъ только эпизодически въ труды, имющіе цлью совершенно другое. Первый посвятилъ имъ спеціальную обстоятельную монографію Н. Крушевскій. Онъ, будучи миологомъ, старается въ то же время поставить изученіе заговоровъ на почву психологическую, старается выяснить тотъ психологическій уровень, на которомъ они могли родиться. Крушевскій привлекаетъ къ длу свднія о первобытномъ человк, которыя добыла современная ему наука въ лиц Люббока и Тайлора. Онъ же первый даетъ попытку точнаго опредленія понятія заговора. По его мннію, „заговоръ есть выраженное словами пожеланіе, соединенное съ извстнымъ дйствіемъ или безъ него, пожеланіе, которое

24

должно непременно исполниться“¹). И тутъ же отмчаетъ, что именно „пожеланіе“, а не „молитва“, такъ какъ часто при заговорахъ нтъ никакихъ указаній на божество, предполагаемое всякой молитвой. „Въ явленіи заговора необходимо различать дв стороны: 1) вру въ возможность навязать свою волю божеству, человку и извстнымъ предметамъ и обстоятельствамъ и 2) вру въ слово человческое, какъ самое мощное средство навязать кому-нибудь или чему-нибудь свою волю“²). „Религія въ извстной фазе своего развитія… характеризуется врой въ возможность навязать свою волю божеству. Фаза эта — фетишизмъ. Къ этому фетишизму и слдуетъ отнести появленіе заговора“³). Происхожденіе вры въ возможность навязять свою волю авторъ ищетъ въ томъ, какъ первобытный человкъ представляетъ себ „причину“. „Для младенческаго ума достаточно весьма незначительнаго основанія, чтобы связать дв вещи“⁴). „Представленіе о причин первобытный умъ отвлекаетъ отъ явленій, въ которыхъ она, такъ сказать, проявляется самымъ яркимъ образомъ, т. е. отъ явленій возникновенія новыхъ особей отъ особей имъ подобныхъ — рожденіе животныхъ отъ родителей и растеній отъ смянъ растеній“⁵). Такимъ образомъ „человкъ приходитъ къ аксіом, что слдствіе должно походить на свою причину“⁶). Съ другой стороны, причинная связь устанавливается на основаніи послдовательности двухъ явленій. Post hoc — ergo propter hoc. Обоимъ этимъ условіямъ удовлетворяетъ слово. Съ одной стороны, слово первобытнаго человка не абстрактный знакъ. „Его мысль, какъ и его слово — картина“⁷). Следовательно, она можетъ подойти подъ понятіе причины (нечто, похожее на данное явленіе). Это тмъ боле возможно, что, въ глазахъ первобытнаго человка, слово — „предметъ осязаемый,

25