Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

методомъ. Мансикка такъ энергично оттолкнулся отъ школы миологовъ, что впалъ въ противоположную крайность. Все, что миологи считали языческимъ миомъ, онъ объявилъ христіанскимъ символомъ. Миологи утверждали, что христіанскія понятія постепенно проникали въ языческіе заговоры. Мансикка — наоборотъ: суевріе проникало въ заговоры, первоначально чисто христіанскіе. Такимъ образомъ, систему Мансикка можно назвать вывернутой наизнанку системой миологовъ. Исходный пунктъ работы лежитъ въ убжденіи, что заговоры, построенные по опредленной систем, особенно эпическіе, были созданы въ христіанское время духовенствомъ¹). „Они принадлежатъ къ тому же церковному творчеству. Ученое духовенство играло въ нихъ своимъ знаніемъ христіанской аллегоріи и вводило въ заблужденіе профановъ символикой, значеніе которой оставалось скрытымъ отъ народа, для котораго собственно заговоры и были созданы“²). Надо еще отмтить то обстоятельство, что авторъ изслдуетъ одни только тексты, совершенно оторвавши ихъ отъ обряда и порвавши такимъ образомъ т корни, которыми, какъ увидимъ ниже, питались заговоры. Такой разрывъ не могъ, конечно, пройти безслдно. Съ одной стороны, онъ давалъ большій просторъ для символическихъ толкованій, скрывая то реальное, что на самомъ дл формулы имли за собой; а съ другой — позволялъ смшивать мотивы совершенно разнородные. Изслдователя интересуютъ главнымъ образомъ эпическія и отлившіяся въ прочную стилистическую форму формулы (die epischen und die an eine feste stilistische Form gebundenen Formeln)³). Общеевропейская распространенность такихъ формулъ заставляетъ его предположить, что вс он имютъ общій источникъ⁴). Что же касается спеціально русскихъ заговоровъ, то уже a priori можно предположить, что они пришли на Русь тмъ же путемъ, какимъ шло вообще образованіе изъ Византіи, т. е. чрезъ южныхъ и восточныхъ

51

славянъ¹). Первую часть труда авторъ посвящаетъ мотивамъ общеславянскимъ. И уже въ первомъ разбираемомъ мотив вполн обнаруживаются методъ изслдованія и недостатки его примненія. Въ заговорахъ часто встрчается разсказъ о зм, лежащей на камн (подъ камнемъ). Иногда при этомъ говорится о приход какого-то человка и ослпленіи имъ зми. И вотъ эти-то черты оказываются достаточными для Мансикка, чтобы возвести заговорный мотивъ къ апокрифическому сказанію о рукописаніи Адама, скрытомъ діаволомъ подъ камнемъ. Человкъ, ослпляющій змю — Христосъ, раздравшій рукописаніе. Змя — діаволъ²). При этомъ авторъ подводитъ подъ разбираемый мотивъ такіе заговоры, какіе явно не имютъ къ нему никакого отношенія и не могутъ разсматриваться въ качеств его редакцій. Таковъ, напр., заговоръ Черниговской губерніи отъ падучей. Такія рискованыя обобщенія можно найти только у миологовъ, когда они шкурку мышиную разсматриваютъ, какъ тучу, а зубы — какъ молнію³). Здсь же отрицательно сказалось и пренебреженіе обрядомъ. Если бы авторъ обратилъ на него вниманіе, то онъ, конечно, не оставилъ бы безъ вниманія и извстные „змевики“, имющіе прямое отношеніе къ разбираемому мотиву. Затмъ онъ бы припомнилъ, что при заговорахъ отъ сглаза ослпленіе не только упоминается въ заговор, но и совершается въ магическомъ обряд. Такимъ образомъ выдвинулся бы новый источникъ происхожденія этого мотива. Наконецъ, черниговскій заговоръ отъ падучей не попалъ бы на одну линію съ мотивомъ зми, такъ какъ онъ носитъ на себ явные слды совершенно иного обряда, съ которымъ онъ когда-то былъ связанъ. Однако автору приходится иногда касаться и обряда, такъ какъ онъ сплошь да рядомъ стоитъ въ кричащемъ противорчіи съ символическимъ толкованіемъ и требуетъ объясненія. Съ пріемомъ разршенія такихъ недоразумній мы знакомимся при

52