Тупой, ксенофобской, носорожьей ненавистью к Западу пропитано опубликованное в начале 1993-го послание Иоанна «Битва за Россию». Небольшая цитата из него: «Против России, против русского народа ведется подлая, грязная война, хорошо оплачиваемая, тщательно спланированная, непрерывная и беспощадная… Пришло время предъявить к оплате копившиеся веками счета». Какие счета, неизвестно, но именно такие зашоренные ксенофобы и ныне являются «духовными отцами» нации, щедро сея вокруг себя ненависть и реакционно-националистические идеи.
Во время путча 1993 года о. Иоанн призывал православных на баррикады, несколько священников лично присутствовали в Белом доме, а иеромонах Никон Белавинец в критический момент антигосударственного переворота организовал вокруг Белого дома крестный ход неонацистов.
По мнению о. Иоанна, «путь от демократии к монархии (а именно по нему должна пойти „национально мыслящая“ Россия) лежит через диктатуру, призванную „упорядочить“ расшатанную либерализмом государственную машину».
Самым парадоксальным в РПЦ лично для меня является то, что христианство, объявившее, что нет ни иудея, ни эллина, но все ученики Христа — братья и новый народ Божий, оказывается сегодня заодно с националистическим движением, которое ныне только с большим трудом можно отличить от нацизма. Я уж не говорю о том, что во времена нацизма церковь, которая, по словам апостола Павла, должна была стать «столпом и утверждением истины», совместила несовместимое — крест и свастику, псевдоучение Христа и человеконенавистничество.
Свидетельствует В. Илюшенко:
Некоторые священники придерживаются не только шовинистических взглядов, но становятся идеологами русского фашизма. А фашиствующие элементы, экстремистские силы в свою очередь стремятся сделать церковь своим союзником. Это двусторонний, встречный процесс — одни заинтересованы в других.
Русская православная церковь не просто все больше вовлекается в политический процесс, но именно — в процесс консолидации наиболее националистически и монархически ориентированных сил. Деятели РПЦ, как правило, выступают с позиций «клерикального национализма» — против «подмены национального самосознания… космополитическим», заявляют, что только православная церковь «может по-русски, общим согласием призвать на царство Избранника Божьего». Это уже заявка на конституционные права органа, фактически отделенного от государства…
Активное участие священнослужителей в открытии сессий государственных органов власти, в политических митингах, освящение закладки зданий и морских судов — всё это свидетельствует о том, что РПЦ превращается в полугосударственную организацию. Не проходит, пожалуй, ни одного более или менее крупного общественного мероприятия, на котором бы не присутствовали представители православия. РПЦ явно эксплуатирует распад СССР и утрату былого могущества государства, ибо на таком «фоне» легче внедрять в сознание народа идею о том, что спасение России — в православной вере и что ее возрождение напрямую связано с возрождением православной духовности.
Как и в российском обществе, в русской православной церкви непрерывно усиливаются ксенофобия и антисемитизм. В выступлении патриарха Алексия II перед американскими раввинами во время его официального визита в США в 1991 года неожиданно прозвучал мотив сближения христиан и иудеев, но одной этой фразы хватило для грандиозного скандала и совершенно неадекватной реакции «православно-патриотической общественности» (этот волапюг советского образца здесь совершенно к месту). В национал-патриотической прессе немедленно появились ехидные сообщения о «жидовских эмиссарах в Чистом переулке» (резиденция Московской Патриархии), а сама церковь оказалась чуть ли не на грани раскола: мгновенно возникло течение «непонимающих» священников, отказавшихся возглашать за богослужением имя патриарха (что означает в православной практике молитвенный разрыв с патриархом, непризнание его духовной власти).
В книге «Русский фашизм» я не случайно включил церковников в число организаторов нынешних погромов: ведь приведение сознания в особое состояние, расщепленное на «мы» и «они», является симптомом психофашизма, превращающего «красу и гордость» в «разбойничью шайку».