Закат христианства и торжество Христа

За проблемой божественной тринитарности, ставшей причиной многих схизм, кроется, в общем-то, простая идея, согласно которой Бог Отец по самому своему существу не может быть без Слова, Его выражающего, и без Духа, Его утверждающего, точно так же, как Слово и Дух могут быть лишь божественными ипостасями. Объявление Иисуса Словом, таким образом, может означать явление боговоплощения — вселение Божественного Духа в человека и его озвучивание человеком. Я не вижу здесь какой-то особенной трансценденции, за исключением, может быть, абсолютно трансцендентной веры самого Иисуса в абсолютное единство с Путем, Истиной и Вечной Жизнью, то есть с Богом.

Сама идея Божественного Логоса, скорее всего, принадлежит современнику Ирода и Христа Филону Александрийскому, который учил, что божественная сила и тайна необъятны и невыразимы, но когда Он проявляет свою благость, то действует через Слово. Слово, Логос, таким образом, форма Богоявления[111]. Именно Глаголом Сущий творит и поддерживает Вселенную, с его помощью Он открывается смертным. Логос — посредник между Творцом и творением, посредством Слова Бог входит в творение.

Конечно, Логосу можно придать чисто мистическое содержание единства безусловно-сущего, осуществленной божественной идеи, так сказать, мистической «материи» Бога. По определению В. С. Соловьева, «Христос, как цельный божественный организм — универсальный и индивидуальный вместе, — есть и Логос и София[112]», но, мне представляется, что здесь речь идет не столько о трансцендентной природе, сколько о языке теософии, родственном поэтическому:

И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.
И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Везде немолчный раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется;
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи
И под древесною корой
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучий.
И вещим сердцем понял я,
что всё, рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К нему вернуться жаждет снова,
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону.
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало[113].

София была для В. С. Соловьева связующим звеном между человеком и Богом, ликом Богочеловечества, но также — слиянием веры и разума, высшей истиной, символом мудрости богочеловеческой, принципом социально-исторического развития. София — идеальное воплощение Божественной идеи, достигшая совершенства материя, в соединении с Божественным Словом, — это Христос-Богочеловек, по божественности своей, — Логос, по человечеству своему, — София, Премудрость Божия. Идея Софии и идея Богочеловечества — величайшие сокровенные тайны мира и глубочайшие мистические переживания одновременно.

Поэтому земное происхождение Христа, его материальное происхождение, его телесное водворение в человечестве с особенной силой подчеркиваются у Владимира Соловьева, объединяются в одну и единую в богочеловеческой основе, но по своей субстанции земную, и притом социальную, природу. Вот эту земную социальную утвержденность божества он и именует Софией, предельным проявлением и осуществлением божественной мудрости. Св. Дева, Христос и Церковь, взятые в целом, как некое неразрушимое единство, и есть эта богочеловеческая София[114].