Закат христианства и торжество Христа

Всему этому Иисус учил своих учеников, постоянно внушая им мысль, что все они — его продолжение и могут всё то, чему научился он сам. То, чему Иисус учил их, ныне именуется расширением сознания, просветлением, единением с Богом в мистическом акте. Сам Сын Благословения говорил об этом своим ученикам: «Вы же знаете Его (Бога), потому что Он с вами пребывает и в вас будет». Все они, как и Учитель, умели излечивать наложением рук, прогонять демонов, пророчествовать, хотя не все достигли совершенства своего Великого Учителя[123]. Иисус был великим практикующим мистиком, а не теоретиком-богословом — поэтому христианская теология создавалась другими людьми и в другое время и часто искажала идеи самого Христа. Скажем, если для Иисуса Дух Святой был тождествен вдохновению, вечно исходящему от Отца, то Отцы Церкви придали ему вид одной из трех ипостасей Бога.

Русское богословие вряд ли продвинулось далее соловьевской интерпретации феномена Христа, дальше менялись лишь нюансы и детали. Скажем, Н. А. Бердяев писал, что через Христа, через Логос род человеческий обращается к Богу, отвечает на Божий призыв, на Божественную потребность в любви: «В человеке раскрывается тайна Библии, тайна Бытия»[124].

Главный богословский аргумент в пользу христианского догмата «единосущности Отцу» — божественной трансценденции Иисуса — состоит не в его возвышенной этике и даже не в творимых им чудесах, но именно в ощущении им Бога в себе. Ведь ни Будда, ни Моисей, ни ветхозаветные пророки, ни Конфуций или Платон не объявляли себя мессиями, видя дистанцию, отделяющую их от Предвечного. Поздний же Иисус уже не скрывал ни своего мессианства, ни «единосущности с Отцом», ни того, что он — Сам Сущий. Догмат Воплощения придумал не «апостол народов» (Петр), но сам Иисус, — говорит отец Александр Мень.

Да, это правда: Иисус Христос часто говорил о Боге как своем Отце и утверждал, что он и Отец суть одно, что следующий за ним следует за Отцом. Однако, будучи духовидцем и визионером, он чувствовал собственное единство с Богом, ощущал Его присутствие в себе и говорил о богосыновстве в символической, аллегорической форме — так же, как в Нагорной проповеди следует понимать фразу: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими», или: «Да будете сынами Отца вашего небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных».

Данные тексты показывают, что выражение «Сын Божий» имело первоначально совсем не тот смысл, который был дан ему впоследствии. Миф о том, что Христос — в буквальном смысле — сын Божий, был создан постепенно, в течение нескольких веков. И хотя догматический христианин будет отрицать языческое происхождение этой идеи, она слишком напоминает сюжеты греческой мифологии. Привычка считать великих людей сынами божеств — чисто греческая форма мышления о взаимоотношениях между божествами и их посланцами на земле. Тем не менее эта идея греческих мифов перешла в христианство и стала главной его догмой. В догматическом христианстве Христос — сын Бога совершенно в том же смысле, в каком Геракл был сыном Зевса, а Асклепий — Аполлона.

Исторической ошибкой христианства, обожествившего Христа в то время, как основатели всех религий никогда не претендовали на божественность, стала подмена восхождения человека к Богу в акте просветления — чудом непорочного зачатия. Символ оплодотворения человека Богом был понят христианством слишком прямолинейно, создав огромные трудности в оценке исторической и эволюционной роли Иисуса Христа, если и отождествлявшего себя с Отцом, то исключительно в акте мистического просветления.

Институциональная христианская церковь говорит нам, что Иисус был единственным Сыном Бога и что он воплотился как человек с целью умереть на кресте для искупления наших грехов и таким образом спасти мир. Но это — печальная карикатура, бледное отражение действительной истории, превращающие Иисуса в героя волшебной сказки, а христианство — в выродившийся культ личности. Как отмечал Р. У. Эмерсон еще столетие тому назад, институциональное христианство стало скорее религией об Иисусе, чем религией самого Иисуса, новым идолопоклонством. А религия самого Иисуса призывает каждое человеческое существо расти в своем осознании до того же состояния космического единства и целостности, которое продемонстрировал нам сам Иисус[125].

Поклонение кресту входило в священные ритуалы многих народов — от Японии и Китая до североамериканских индейцев. Следует помнить, что само распятие — космическая аллегория, символизирующая жертву Богочеловека за грехи всего человечества. Мученичество Богочеловека и искупление мира через Его кровь входило во многие мировые религии, как бы являясь постоянным напоминанием того, что божественная природа человека распинается через физическое тело. Воскресение Христа означает, что Он никуда не уходил — он остался как вечный символ богосыновства, присутствия Бога в человеке, прощения и любви.