Закат христианства и торжество Христа

Иисус никогда не определял сроков «второго пришествия» или наступления Царства Божия, отвечая на вопросы в том смысле, что сроки ведомы лишь Отцу, который не открывает их ни ангелам, ни сыну[119]. Еще он говорил, что Царство Божие не может прийти в момент тревожного ожидания — оно явится нежданно, как неожиданными были события во времена Ноя и Лота, люди должны быть всегда готовы к нему[120]. Апокалипсис, написанный Иоанном Богословом, называет срок в три с половиной года, принимаемый также в «Вознесении Исайи». Ученики Христа верили в то, что второе пришествие наступит еще при их жизни. Когда апостолы начали покидать юдоль земную, вера в сроки второго пришествия и воскрешения мертвых пошла на убыль, и напророченный конец мира сменился его христианским обновлением, гораздо больше отвечающим чаяниям Христа, выраженным в его Нагорной проповеди.

Возможно, трансформация великого человека в Божественный Логос, в «Слово Божие» обязана как раз угасанию апостольских упований на скорое возвращение Учителя, на Царство Божие на земле. Христос как Божественный Глагол, по словам Эрнеста Ренана, мог быть плодом разочарований первого поколения христиан в неопределенной отсрочке их упований:

Каждый момент промедления в пришествии Иисуса был новым шагом в сторону его обожествления. И это настолько верно, что божественное происхождение Иисуса было окончательно провозглашено в тот момент, когда исчезла последняя мечта хилиастов[121].

Уже в послании Павла к Колоссянам Иисус рисуется в образе невидимого Бога и существа, родившегося до всех творений: чрез Него всё было создано, всё держится Им, в нем телесно воплотилась вся полнота Божества.

Сегодня мы понимаем, что второе пришествие Христа — пробуждение Его в себе. Будда, Иисус, Лао-Цзы не приходят извне — они пылают внутри. Потому не ищи в Писаниях, ищи в себе.

Человечность Иисуса облегчала христианскому мистику созерцать Бога в самом себе. Обращая взор к историческому Христу, верующий говорил себе: я возвышаю внутреннюю глубину души до божественного созерцания, данного мне в явлении Христа, посредством Него могу я в себе подняться к высшему.

Становление и укрепление христианства как бы наглядно демонстрировало, что Царство Божие, царство духа, на глазах из горчичного зерна превращается в посаженное Христом зеленеющее древо, дающее побег за побегом. Страшный суд в сознании масс начал постепенно вытесняться земным Градом Божиим, как его узрел Учитель в своей великой проповеди с апофеозом слабых, преданностью народу, любовью к бедным, восстановлением попранных прав всех, кто смирен душой и наивен сердцем, то есть христиан, учение которых все больше завладевало миром. Ведь чему учил Иисус незадолго до смерти? Отречься от земных благ, устремить свои помыслы к царству духа, основанному на свободе и сыновней любви, создать новую жизнь человечеству и новый порядок вещей…

Сам Иисус во многих случаях прибегал к таким формам поучения, какие совершенно не встречаются в апокалиптической теории. Он нередко говорил, что Царство Божие уже началось, что каждый человек носит его в себе и может наслаждаться им, если он вел праведную жизнь, что царство это создаст себе всякий неприметным образом, искренним обращением сердца к добру[122]. Царство Божие есть в этом смысле не что иное, как благо, более совершенный порядок вещей, чем существующий ныне, царство справедливости, которому должен служить каждый верующий по мере сил своих, — свобода духа, нечто подобное буддистскому «освобождению», плод отречения от старого мира.