Захрепиха

Тая с Игнатовной присели на пол, чуть в отдалении от стоящего чурбака.

Сняв чёрный платок, распустила Фина длинную седую косу. Выдрав несколько волосин, быстро сплела что-то вроде жгута. Следом перевязала чурбак и зашептала что-то…

Раиса ничего не разобрала, вместо слов слышался ей шелест листвы да унылый протяжный плач осеннего ветра.

Фина то возвышала голос, то понижала его, а комната легонько плыла, раскачивалась в такт напеву.

Черпнув из ведёрка чего-то тёмного, бабка принялась размазывать массу по чурбаку, и на Раису пахнуло гнильём — сопревшими травами, протухшей водой.

— Каждому по малости, каждому — своё… своё! — пронзительно выкрикнула старуха, и Тая с Игнатовной подхватили за ней. — Своё… своё… И нам тоже!

В комнате завис то ли туман, то ли дым. Предметы смазались. Гнилостный запах встал поперёк горла.

Раиса невольно дёрнулась, попробовала откашляться, и сразу же почувствовала мягкое пожатие — Натэла пыталась успокоить её, удержать возле себя.

Налетел ветер. Забегало, застучало что-то по крыше. И в комнате стало как будто тесней. Казалось Раисе — вьётся, движется вокруг Фины толпа, топочет суетливо, подвывает в такт.

— Каждому по малости, каждому — своё… своё! — вновь крикнула старуха, и, выхватив из грязного узла горсть земли, насыпала ту сверху на светлый спил.

И стало тихо. Лишь слышался где-то далеко едва различимый то ли плач, то ли скулёж.

В комнатушке враз потемнело. Напрасно Раиса таращила глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Лишь блёклое светлое пятно привиделось ей у печи, медленно стало перемещаться сквозь черноту.

— Нарекаю тебя Дарьей! — громко провозгласила Фина и провыла следом пронзительно. — Прими-отдай! Прими-отдай! Прими-отдай!

Товарки в разнобой поддержали её, заверещали визгливо:

— Прими-отдай! Прими-отдай! Прими-отдай!..

Мгла вокруг задрожала, подхватила беззвучно и жадно этот призыв.

— Прими-отдай! Прими-отдай! Прими-отдай! — стучало у Раисы во лбу, билось в висках, ввинчивалось затылок. Она пыталась вздохнуть, да противный комок всё мешал, распирал горло. Возможно, поэтому и не заметила сразу, как осталась одна — Натэла куда-то отступила.

Постепенно комната наполнилась светом. А после раздался крик — Фина загородила обряженный в платье чурбак, закрыла собой от Натэлы.

— Сказано было не лезь! Ведь пожалеешь! Теперь — пожалеешь!

Размахнувшись, бросилась она землёй, и ахнула Натэла, пригнулась, схватившись за глаза.

— Земля родная, погостная… — забормотала старуха. — . Укрой чужачку! Сгноби-и-и!

Тая с Игнатовной подхватили Натэлу, потащили из комнатушки прочь.

— Что вы с ней сделали? — обрела голос Раиса. — Куда повели??

— Не лезь! — прикрикнула Фина. — До Тайки беги, девчонка твоя скоро будет.

— Дашуля? Придёт?? — Раиса не смогла сдержать радости, заторопилась из дома прочь.

— Придёт, придёт, — хихикнула вслед старуха. — Уже идёт, можешь встречать.

Прихватив покрепче ряженный чурбак, поволокла его на улицу — мимо растерянной Наташи, мимо хмурого Николая — прямиком к Таиному дому.

Растрёпанная и грязная, шла торжественно, не скрывая довольной улыбки.

— Ближе к крыльцу будешь, прямо под стеночкой, — пробормотала заботливо, пристраивая захряпу. — И от ветра убережёт, и не так страшно.

Огладив складочки платьица, оглядела фигурку, поправила рогожку, намотанную на спил.

— Кто это? — со страхом спросили от двери. Таша выглядывала из дома, показывала пальчиком на новую наряжуху.

— Не узнаёшь? — Фина внимательно посмотрела на девочку.

— Нет, — испуганно шепнула Таша. — А Даша скоро придёт?

— Скоро, — успокоила Фина. — Совсем скоро.

— Вы же сказали — встречай! — Раиса показалась из-за угла. — Я всё оббежала, а дочери нет!

— Хорошо ли смотрела? — усмехнулась старуха и указала на крыльцо. На первой ступени сидела потерянная Даша. Вся измазанная да грязная, но вполне настоящая. Живая!

— Дашуля! — Раиса бросилась к девочке. — Как же я тебя просмотрела?! Ты давно сидишь? Где ты была??

Она прижала дочку к груди и стала баюкать. Сверху на них навалилась обрадованная Таша. И не заметили они, как поникла новенькая захряпа, провисли складочки платья, повлажнела рогожка будто от слёз.

Люська при счастливом воссоединении не присутствовала — хлопотала возле Натэлы, бестолково суетясь.

— Уймись, Люсёк! — морщилась подруга. — Успокойся, не жужжи на ухо.

На глазах у Натэлы лежала намоченная тряпица — серая да затёртая, как и всё в доме.

— Её нужно сменить! — не отставала Люська. — Возьми мой платочек. Он хотя бы чистый.

— Не нужно! — прикрикнула Натэла. — Это особая повязка, мне уже полегчало.

Тряпица и правда была непростая. Её притащил для Натэлы Тихон, старый домовый дух.

— На-ка вот, — проскрипел сварливо на ухо, как только Тая с Игнатовной ушли. — Я её в слезах обмочил, они землицу растворят, промоют глазья.

Натэла не стала противиться, приняла заботу с благодарностью.

— Должна буду. — шепнула Тихону. — Отблагодарю за всё.

— Мне в радостю подмогнуть, — проскрипел голос. — Закис я без дела, истомился…

Люська про Тихона не знала, как только ввалилась в дом, дух успел улизнуть.